Визит в абвер - страница 2

С минуту подумав, немец взял карандаш и, морщиня лоб, стал неторопливо набрасывать донесение в штаб полка. В своих формулировках он был правдив и точен. Отметил, что русский солдат, назвавшийся Луговым Павлом Николаевичем, сдался в плен добровольно, что при встрече с ним его подчиненный применил оружие, хотя необходимости в этом не было. Ефрейтору, нанесшему ранение перебежчику, сделано серьезное внушение. Сам же Луговой не произвел ни единого выстрела ни при встрече в траншее, ни, что особенно важно, в бою.

– Мои солдаты доставят тебя в штаб… С этой бумагой, – сказал он, подписывая свое лаконичное донесение. – Все дальнейшее будет зависеть от тебя, от твоего благоразумия.

Превозмогая неунимающуюся боль в руке, Павел с трудом выбрался из блиндажа. Два автоматчика усадили его в коляску трехколесного мотоцикла. Подпрыгивая на рытвинах и кочках пологого склона, вдоль и поперек изрезанного ходами сообщений, мотоцикл в конце концов вырулил на более приличную, проселочную дорогу.

Так началась у советского контрразведчика Хрусталева, еще очень молодого русского парня, сибиряка, таежного охотника, жизнь по легенде, сочиненной им вместе со старшими, более опытными товарищами. Придумали другую фамилию и биографию, «разжаловав» в рядовые. Нужно было как можно надежнее гарантировать личную безопасность и успех в выполнении задания. Но и продуманная во всех деталях легенда, не обещала ему ни одного часа, когда можно было бы не подвергаться смертельному риску. Предвиделись вечные подозрения, хитроумные, изнуряющие допросы, тайная слежка, а в случае провала – неизбежный конец.

Рана постепенно заживала, но «ознакомительные» беседы следовали одна за другой, они могли бы вывести из себя хоть кого. Начинались и кончалась эти беседы неприкрытыми угрозами: повесим, расстреляем, сотрем в порошок. Дознаватели уверяли Хрусталева, что видят его насквозь, что никакой он не Луговой и не перебежчик, линию фронта перешел по заданию советской контрразведки, в байках, которые он так охотно рассказывает о себе, нет и капельки правды. Сколько же можно их слушать? Если в следующий раз не скажет правды, церемониться с ним больше не станут. Но ни грозные предупреждения, ни даже инсценировка расстрела у заранее выкопанной для него могилы не поколебали контрразведчика. Он твердил одно и то же, даже в те, казалось бы, последние в его жизни мгновения, когда на краю вырытой ямы гремели выстрелы. Стрелок у немцев сказался на редкость меткий, пули свистели у самого виска.

В конце концов легенда спасла Хрусталева. Созданный ею образ вполне соответствовал требованиям немцев, предъявляемым к перебежчикам. Им нужен был именно такой человек. От своих удрал, чтобы не попасть в цепкие лапы правосудия. Ведь было же за что упечь за решетку. И упекли бы. Словом, молодцом парень. Смелый. Решительный. Да и с виду приметен: широкоплеч, строен. Правда, в движениях несколько медлителен, словно все время сдерживает себя. И потом эта трубка с резным чубуком – с нею он не расстается даже в плену. А там, у себя в части, видимо, завел ее для отличия: дескать, солдаты дымят самокрутками, так называемыми «козьими ножками», а у него, штабного писаря, как-никак трубка. Знай, мол, наших, писарь – чуть ли не главная фигура в любом штабе. Он обычно в курсе всех дел, все умеет и может, им восхищается даже начальство, не обладающее, как правило, столь красивым, четким, каллиграфическим почерком. Последнее его качество привлекло к себе внимание и начальника прифронтовой команды абвера, майора фон Баркеля. Выслушав обстоятельную информацию своих помощников о результатах «ознакомительных бесед», Баркель решил встретиться с Луговым лично. Когда Павла ввели в его кабинет, на обширном письменном столе лежала пухлая синяя папка, хранившая записи многочисленных допросов. Ее тесемки были развязаны, стало быть, шеф уже покопался в ней.