– Заходи вечером, поговорим.
– Заметано, часов в шесть, – обрадовалась Дашка. – Что-нибудь купить?
– Не надо. Я сам.
Перед тем, как уйти из театра, я, решив, что надо перекусить, зашел в буфет. Мне не столько хотелось есть, сколько не хотелось уходить, в самой атмосфере театра было что-то завораживающее. По пути меня обогнал, даже не заметив, быстро и шумно двигающийся Замыслов, погруженный во что-то свое. Буфет был почти пуст, только в углу сидели, тихонько перешептываясь, две молоденькие девушки, да у стойки бара стоял высокий, с выпирающими через пиджак лопатками, но все еще величественный старик. Выпив рюмку водки и отглотнув из стакана томатного сока, он повернулся, чтобы уйти, и мы с ним чуть не столкнулись. Из-под высоко поднятых бровей на меня смотрели выцветшие, ничего не выражающие глаза в сетке старческих морщин. Отшатнувшись и вытянув вперед обе руки, как бы отстраняя меня, а то вдруг окажусь слишком близко, он изумленно спросил:
– Кто это? Я Вас не знаю!
Я хотел, было, сообщить, что тоже его не знаю, но интуиция вовремя подсказала: это будет выглядеть, как если бы я стал есть в гостях руками, вероятно, не знать его было неприлично. Девушки в углу захихикали. Освобождая ему дорогу к дверям, я молча отступил в сторону.
Расплачиваясь за чашку жидкого кофе и подсохший бутерброд, я не удержался и спросил у буфетчицы о высоком старике.
– Не знаете? – удивилась она. – Это же Василий Петрович Стешкин, живая легенда, старейший актер театра.
Так это для него надо придумать роль в пьесе! Но ничто подобное в мое произведение не вписывалось, среди героев не предусматривалось людей его возраста. Это было похуже благообразной пожилой дамы, преследовавшей меня в романе. Однако ничего не поделаешь, что-то придется выдумывать.
Не успел я расположиться за столиком, как ко мне подсел Валька. Полное уныние на его обычно оживленном и добродушном лице было, вероятно, результатом недавнего разговора с режиссером. Порывшись в карманах и ничего там не обнаружив, он обратился ко мне:
– Возьми мне пару бутербродов и сто грамм, за мной не заржавеет.
– Пойдем, поможешь
Я взял сто грамм заодно и себе, и когда мы снова сели за стол, спросил:
– Что стряслось?
– Да понимаешь, впервые Сам пробует меня на главную роль, а я ее заваливаю. Вообще-то дело в том, что мы расходимся в трактовке образа. Ладно, давай!
Он выпил одним махом и откусил от бутерброда. Поставив стакан, он посмотрел на дно, вероятно, подумав, не повторить ли, но решил, что не стоит.
– А Замыслов действительно гениальный режиссер, или это миф?
– Гениальный, и еще как! Только упрямый очень, если что в голову вобрал, с места не свернешь. Другие, может, не такие гениальные, но тоже имеют право на свое прочтение.
Мне не хотелось вникать в ситуацию, мысли были заняты собственными делами, и я спросил:
– Но, может, не прав ты?
Валька задумался, наморщив нос.
– Может, только я ведь тоже упрямый.
Я с удивлением посмотрел на приятеля, мне он никогда не казался упрямым, скорее, наоборот, слишком мягким.
– И что ты собираешься делать?
– Не знаю. Попробую убедить. Или найти компромисс, хотя не хочется. Впрочем, это не важно, он скорее всего снимет меня с роли. А может быть на репетициях делать, как он говорит, а потом на премьере сыграть по-своему? – В глазах у Вальки сверкнул огонек. – Но выгонит ведь! – Он встал и снова порылся в карманах.
