Первые сцены прошли безукоризненно. Все ждали появления Призрака. И, наконец, он появился, но не из-за кулис, а откуда-то ниоткуда, словно отделился от темных стен замка. Потянуло могильным холодом. Сцена почти полностью погрузилась во тьму, прожектор высвечивал только заржавелые латы и шлем с перьями. Призрак был высок и величественен, почти на целую голову выше сына. Зал замер. Гамлет в ужасе сделал несколько шагов назад. Выдержав минуту многозначительной паузы, Призрак загробным голосом произнес:
– Три и два – пять, и пять – десять. Сверх того двадцать четвертого легенький клистирчик, подготовительный и мягчительный, – Призрак остановился, понимая, что происходит что-то не то, и, помолчав, неуверенно продолжил, – чтобы размягчить, увлажнить и освежить утробу вашей милости… – Он потерянно замолчал.
Горацио и Марцелл, которым надлежало удалиться, и сам принц замерли и оторопело смотрели на Призрака. Постояв немного, он понуро, тяжелой поступью, отступил за кулисы. Со своего места я видел, что за кулисами происходит какая-то жизнь, и довольно бурная, мелькнуло гневное лицо Замыслова, потом на сцену быстрым шагом вышел некто, тоже высокий и довольно громоздкий, закутанный в черное. Подойдя к Гамлету, он откинул руку в сторону и громко, произнес:
– Ну и времена настали! Даже среди призраков завелись шуты! Не принимай его всерьез, но вверься всей душою и выслушай отца. Я – твой отец.
Тут Гамлет должен был подать реплику, но он не мог произнести ни слова. Повернувшись к публике спиной, он делал вид, что его сотрясают рыдания. К этому времени он уже понял, что произошло. Призрака изображал Василий Петрович Стешкин. Последнее время старый актер стал туговат на ухо и забывал тексты. Специально для него были приобретены миниатюрные радионаушники, и текст он произносил по подсказке. Вообще-то в современном театре суфлер – профессия вымирающая, но Анатолий Петрович демонстративно придерживался традиций. А суфлер в этот вечер попался новый, молодой, и он перепутал страницы в папках с текстами. Поэтому Призрак и повторил за ним монолог из «Мнимого больного», который шел в тот же день на дневном спектакле.
– О, сын, останови рыданья и выслушай несчастного отца, – произнес новый Призрак, на ходу редактируя классика, после чего подошел к Гамлету и что-то тихо сказал ему. По-видимому, сказанное подействовало, Гамлет моментально пришел в себя. Как выяснилось потом, Замыслов, а вышедшего вновь Призрака изображал он, сказал: «Ржать перестань, иль премии лишу!»
Дальше все пошло по Шекспиру в переводе Лозинского. Пастернаковский перевод Замыслов не признавал, считая, что в нем слишком много Пастернака в ущерб автору.
Спектакль был великолепен, но целиком углубиться в происходящее на сцене мне мешала мысль о том, какую роль, желательно с минимальным количеством слов, я могу придумать для старого актера в моей пьесе. Получалось, что никакую. По-видимому, трагикомическая сцена произвела впечатление не только на меня – время от времени в самых неподходящих местах по залу пробегало легкое похохатывание, кто-нибудь нет-нет, да и вспоминал про клистирчик.
Тем временем за кулисами разыгрывалась настоящая драма. Старый актер воспринял произошедшее как знак того, что его время окончательно закончилось и ему надо совсем уходить со сцены, а это было для него равносильно смерти, и, зайдя в гримерную, он упал в кресло и стал умирать. К счастью, помреж, проходя мимо, услышал хриплое дыхание, приоткрыл двери и, поняв, что происходит, вызвал скорую.
