Визуальные искусства в ситуации глобализации культуры: институциональный аспект - страница 11
Тогда же возросло внимание к античным трактатам. С этого момента искусство расширяет поле своей институционализации. Значение этой попытки, повлиявшей на изменения «умов, а не жизни, воображения, а не реальности культуры»[19], несомненно, велико для дальнейшего развития культуры Европы. Кинорежиссер Орсон Уэллс в середине века XX написал: «Рим грезил Грецией, Италия грезила античностью, а потом весь мир начал сходить с ума от Итальянского Возрождения».[20] Взлет и кризис ренессансной культуры были в чем-то утопической идеалистической попыткой сохранить «хрустальное единство» мира.
Отсутствие единого стиля, которым как именем можно было бы назвать последовавшие за Возрождением периоды развития европейской культуры, является показателем распада целостности картины мира (в том числе и духовного, так как реформация сокрушила не только единство католической церкви, но и уменьшила значение «храма» как явленного мира «горнего» в мире «дольнем», и, как следствие, изменила значение визуальных искусств – вместо созерцания иконы теперь предлагалось читать и обсуждать Библию.
В семнадцатом веке оформляются две позиции эстетического: основанная на разуме (Рене Декарт) и основанная на чувствах (Д. Юм, Д. Локк). Восемнадцатый век – век рационализма и дифференцирующей мысли – пытается четко зафиксировать в своей эстетике систему различных видов искусства (Готфрид Эфроим Лессинг). Показательно, что именно в восемнадцатом веке появляется «Всеобщая теория изящных искусств в отдельных статьях, расположенных в алфавитном порядке слов искусства..», созданная И. Зульцером, а в 1746 году Ш. Батте, приняв изящные искусства за данность, видит их общность в античном принципе мимесиса, который считался основой искусства до конца девятнадцатого века. Попытки через искусство найти в человеке и мире незыблемые основания, предпринимаемые классицизмом, или осмысление его изменчивости, непостоянности в барокко можно воспринимать и как стремление восстановить потерянную целостность картины мира. Как пишет Б. Паскаль, «человек никак не может понять, к кому в этом мире себя сопричислить. Он чувствует, что заблудился, что упал оттуда, где было его истинное место, а дороги назад отыскать не в силах»[21].
Параллельно в это время появился и новый заказчик, потребитель произведений искусства – буржуа, который в отличие от аристократии и религии не обладал сакральным статусом. Если церковь и светская власть имели «происхождение» от непререкаемого авторитета – Бога, то буржуазия заявляла о своих правах на основе материального благополучия, деловой успешности в мире профанном. «Не сакрализованный» заказчик, с одной стороны, пытается подражать вкусам аристократии, а с другой, активно начал заявлять и о собственных, в том числе и художественных потребностях. Искусство в это время осознало возможность независимости от религиозно-мифологического традиционализма и ремесленного цеха. В этот период еще не утвердилась и не могла утвердиться «свобода творчества», и, как следствие, не утвердилась и свобода интерпретации художественного образа, а важную роль стали играть академии художеств. Право на свободу автора и свободу интерпретатора стало рассматриваться гораздо позднее, в веке XIX, вместе с романтическими тенденциями в культуре и позитивистской уверенностью в познаваемости мира.
В веке девятнадцатом искусство становится важным предметом философских размышлений. Для Шиллера культура – условие бытия и совершенствования человека, а искусство – регулятор гармонии между культурой и человеком, задача же искусства – объединить все феномены культуры, распавшейся из первобытного синкретизма на отдельные части. В эпоху романтизма творчество перестают сводить только к деятельности определенного рода. Под творчеством романтики понимают онтологическое начало, лежащее в основе всего существующего (по Ф. Шлегелю, само «бытие есть творчество, есть игра жизни»). Тогда же происходит постепенный перенос интересов искусства на процесс развития и создания произведения искусства, на область творчества как самостоятельного и самодостаточного пространства. Осмысление мира художника становится постепенно самоцелью искусства, а главной ценностью, вершиной в искусстве становится самовыражение и индивидуальность автора.