– Дай обнять тебя, дорогой друг Янес! – сказал он, протягивая руки к португальцу. – Сама судьба, по-видимому, хочет, чтобы я всегда прибегал к великодушной помощи беззаветно храбрых детей Мопрачема.
– Где же твоя дочь, прекрасная Дарма? – прервал поток его приветствий Янес. – Почему я ее не вижу?
– О ком, собственно говоря, ты спрашиваешь? – улыбнулся индус. – Ведь у меня две Дармы.
– О, дружище, конечно, о дочери. Говоря по совести, я забыл о существовании другой Дармы, великолепной тигрицы.
– Дочь спит. А тигрица вместе с Каммамури находится в отряде, отправившемся в экспедицию к берегу.
– Как? Разве маратх[16] в отсутствии? – воскликнул Янес.
– Опасаясь, что Тангуза мог не добраться к вам, Каммамури, вопреки моему совету, отправился с небольшим отрядом к берегу и теперь, если только ему удалось ускользнуть от даяков, он уже, вероятно, плывет по направлению к Мопрачему.
– Ну, значит, мы встретимся там с ним позже.
– Но войдем же, друг, в комнаты. Здесь не место вести беседу. А ты, Тангуза, возьмись за дело и приготовь что-нибудь съедобное для Тигров Мопрачема.
С этими словами Тремаль-Наик направился к павильону, возвышавшемуся посреди нескольких отдельно стоящих громадных навесов, на которых грудами были навалены сушеные плоды и фрукты, и ввел португальца в одно из помещений нижнего этажа, освещенное низко повешенной лампадой индийской работы, свет которой смягчался голубоватыми гранеными стеклами абажура. По всей обстановке было видно, что и на чужбине Тремаль-Наик не отрекся от своих старых вкусов кровного бенгальца. Вся комната была обставлена легкой и элегантной индийской мебелью и теми низкими и удобными диванами, которые всегда можно найти в жилищах богатых индусов.
– Прежде всего, друг, по стаканчику, – сказал индус, наполняя два стакана брамой, этим неподражаемым напитком, приготовляемым из экстракта перебродившего риса, сахара и ароматных соков различных пальм. – Брама бодрит…
– Уф! – отозвался Янес. – Давай. А то я устал, как кляча. Старость одолевает, милый. Но объясни мне скорее, что вызвало восстание даяков?
– Сейчас. Но раньше ответь, как ты-то сюда добрался?
– Вместе с «Марианной», но после довольно-таки жаркого боя в устье Кабатуана. Оставил судно около пристани. Там почти половина моего отряда.
Тремаль-Наик серьезно забеспокоился.
– Однако там остались люди, на которых можно смело положиться, – сказал Янес, который заметил тревогу друга.
– Но зато и наши враги, даяки, гораздо многочисленнее, чем я предполагал раньше. И кроме того, словно по какому-то волшебству, они оказались хорошо вооруженными и, мало того, еще обученными военному искусству пилигримом из Мекки. Кстати, ты, Янес, встречал когда-нибудь этого шарлатана?
– Я? Никогда в жизни. А ты? И не знаешь, кто он? – отозвался Янес, в высшей степени изумленный тем обстоятельством, что и Тремаль-Наик ничего, в сущности, не знает о страшном враге, поднявшем против него даяков.
– Ничего не знаю. Две недели тому назад я отправил к нему гонца, прося его явиться для переговоров со мной, желая выяснить, что же, в конце концов, ему от меня нужно. Знаешь, что он ответил? Он прислал сказать мне, что я должен явиться к нему вместе с моей дочерью, так как ему нужны наши головы.
– Наглец! – возмущенно воскликнул Янес. – Слушай, не наносил ли ты когда-нибудь смертельного оскорбления какому-либо влиятельному вождю даяков? Ведь они страшно мстительны.
