Однако кашель не проходил и однажды, когда она, прокашлявшись, вытирала губы платочком, то увидела на нем следы крови. Увидел это и царь. На этот раз не слушая никаких возражений он настоял на тщательном осмотре дочери своим доктором.
Яков Васильевич Виллие после осмотра подошел к царю с удрученным видом сообщил:
– У Софьи Дмитриевны чахотка, государь.
– Это ведь не так страшно? Она поправится?
– Боюсь, шансы на это минимальные, ваше величество.
– Яков Васильевич, вы должны ее спасти!
– Если бы это было в моих силах…, – голос доктора задрожал, глаза стали мокрыми он отвернулся и со словами «простите, государь» пошел прочь.
Доктор сдался, а царь нет. Подсознательно он считал себя виновником всех последних бед. Первое прозрение к нему пришло еще два года назад. Тогда он со свитой возвращался из Вероны и их застала в дороге снежная буря со страшнейшим морозом. В Италии! В ноябре! Они лишь чудом не окоченели до смерти, а только обморозили руки и ноги. Александр тогда подумал: «Уж не наказание ли это божие за его промедление в паломничестве к гробу господню?». Но потом наступили счастливые дни с Софьей и его страхи забылись. А теперь они вернулись. В сложившейся ситуации он видел только один выход: снова переговорить с духом своего отца. Пусть скажет, что нужно сделать для спасения дочери.
Царь вызвал князя Голицына и попросил снова свести его с мальчиком-пророком. Но оказалось, что мальчика давно нет в столице. Разочарованный Александр отпустил князя. Уже уходя, тот остановился и, будто вспомнив, произнес:
– Перед отъездом он велел при случае рассказать вам историю графа де Сен-Жермен, сир.
– Что за история?
– Графа преследовали враги, и только его смерть могла их остановить. Граф нашел двойника, и пустил врагов по его следу. Двойника он спрятал в крепости, куда враги не могли добраться. Но, в конце концов им это удалось. Двойник погиб. Враги решили, что Сен-Жермена больше нет, а он прожил еще долгую жизнь.
– И зачем мне это знать?
– Я не знаю, сир.
– Ступайте.
Отъезд пророка расстроил Александра, но он не отчаялся. Он приказал Аракчееву вызвать в столицу архимандрита Фотия. Царь уже имел с ним беседу о вере, и ему показались рассуждения священника весьма разумными и без всякого начетничества. Александр решил исповедаться архимандриту и спросить совета.
На исповеди он рассказал все. И о встрече с пророком и об общении с духом отца, и о том, что уже собирался в Иерусалим и даже назначил наследника, но отложил из-за неотложных дел, и о тех «карах господних», которые его за это постигли.
– Что мне делать, отче? – в конце спросил он.
– Болезнь дочери – это наказание божие за твой грех прелюбодеяния. А к остальному провидение божие не имеет никакого отношения. То все козни дьявола. Давно я вижу, как князь Голицын дьявольские семена здесь сеет. Нет надобности тебе в Иерусалим идти. Не нагрешил ты столько. Именем господа нашего Иисуса Христа, прощаю я тебе твои грехи.
– Но что мне делать? Как спасти свою дочь?
– Молись и надейся.
С этого времени Александр почти не покидал покоев дочери. Она таяла на глазах, а он ничего с этим не мог поделать. От собственного бессилия ему хотелось выть, и он иногда срывался, убегал из комнаты дочери, вскакивал на коня и гнал его галопом, куда глаза глядят. В один из таких моментов она и умерла.
После похорон царь замкнулся. Он не выходил днями напролет и то лежал, уперев невидящий взгляд в потолок, то рыдал, уткнувшись в подушку. В его покои решалась входить только его жена. Она меняла ему подушки и плакала вместе с ним. Горе их сблизило. Многолетний лед их отношений, поддерживаемый холодностью Александра, начал таять.
