A ежегодная дань серебром, которую Кьяртан обязался платить Гутреду, Эльфрику и Ивару, была выплачена всего лишь один раз.
Словом, ничего не изменилось. Кьяртан на несколько месяцев притих, но потом решил, что его враги не такие уж и могущественные. Дочь дубильщика из Онхрипума ничего не знала о Гизеле, она никогда даже не слышала о ней, и я подумал, что моя возлюбленная, возможно, умерла.
В ту ночь я познал, что такое отчаяние. Я плакал. Я вспоминал Хильду и гадал, что с ней сталось. Мне было очень страшно за нее. Я вспоминал ту ночь, когда поцеловал Гизелу под буком, и думал, что все мои мечты теперь пропали, разбились вдребезги, – поэтому я плакал.
У меня осталась жена в Уэссексе, о которой я ничего не знал и, по правде говоря, не хотел знать. Мой маленький сын умер. Исеулт, которую я когда-то очень любил, тоже умерла. Я потерял Хильду, да и Гизела теперь тоже была для меня потеряна. В ту страшную ночь я буквально почувствовал, как меня захлестывает жалость к себе. Я сидел в хижине, и слезы катились по моим щекам.
Увидев мое отчаяние, Финан тоже заплакал – я знал, что он вспоминает свой дом. Я пытался вновь разжечь в себе гнев, потому что только гнев мог помочь мне выжить, но он упорно не желал просыпаться. И поэтому, вместо того чтобы злиться, я плакал и никак не мог остановиться.
То была тьма отчаяния: я внезапно осознал, что моя судьба – налегать на весло до тех пор, пока я не сломаюсь и мой труп не вышвырнут за борт.
Я исступленно рыдал.
– Ты и я, мы будем вместе, – сказал вдруг Финан.
Было темно. Хотя дело и происходило летом, ночь выдалась холодная.
– Что? – переспросил я, закрыв глаза в попытке остановить слезы.
– Мы будем вместе. С мечами в руках, мой друг, – пояснил он. – Ты и я. Так обязательно будет.
Сообразив, что ирландец имел в виду: мы освободимся и отомстим, – я безнадежно сказал:
– Пустые мечты.
– Нет! – сердито отозвался Финан.
Он подсел поближе и взял мои ладони в свои.
– Не сдавайся! – прорычал он мне. – Не забывай, что мы воины, ты и я, мы с тобой воины!
«Вернее, я когда-то был воином», – подумал я.
Было время, когда я и впрямь гордо носил сияющую кольчугу и шлем, но теперь я был всего лишь вшивым, грязным, слабым и слезливым рабом.
– Держи! – Финан вложил что-то в мою ладонь.
Это оказался гребень из оленьей кости, тогда мы везли эти гребни в качестве груза. Мой друг ухитрился украсть один и спрятать в своих лохмотьях.
– Никогда не сдавайся, – сказал Финан.
И я расчесал гребнем волосы, которые к тому времени уже отросли почти до пояса. Я расчесал их, распутав колтуны, вытащил из зубцов вошь, а на следующее утро Финан заплел в косы мои прямые волосы, а я сделал то же самое для него.
– Так заплетают волосы воины моего племени, – объяснил он, – а мы с тобой – воины. Мы не рабы, мы воины!
И хотя мы с ним по-прежнему были все такие же худые, грязные и оборванные, но отчаяние прошло, как морской шквал, уступив место гневу, который придал мне решимости.
* * *
На следующий день мы погрузили на корабль слитки меди, бронзы и железа. Мы вкатили на корму «Торговца» бочки с элем и наполнили оставшееся пространство грузовой клети солониной, ковригами черствого хлеба и кадками соленой трески.
Сверри развеселился, увидев, что мы заплели в косы свои волосы.
– Небось вы двое решили, что найдете женщин, да? – насмехался он над нами. – Или сами притворяетесь женщинами?
