Властелины моря - страница 10

Дом его был скромен даже по афинским меркам. Стоял он на немощеной улице, неподалеку от городских ворот, ведущих к морю. По мере того как Фемистокл поднимался по каменистым склонам холма, перед ним постепенно вырисовывались очертания города: беспорядочно разбросанные дома с плоскими крышами – всего-то тысяч десять, наверное; это монотонное пространство рассекали кривые проулки, сбегающие к просторной агоре – рыночной площади и общественному центру города. От печей, гончарных кругов, кузнечных и литейных горнов поднимался дым. Вокруг лавок и домов змеей извивалась городская стена из обожженного кирпича на каменной основе. В центре возвышался Акрополь – афинская цитадель.

Афины в те времена были провинцией. Многие города-государства превосходили их военной силой, религиозным значением, масштабами торговли. Искусства и науки процветали повсюду, но Афины не могли похвастать ни знаменитыми памятниками, ни сколько-нибудь значительными философскими школами, ни остроумными инженерными решениями, ни скульптурами, известными многим. И даже храмы Акрополя уступали сходным сооружениям в других городах и заповедных местах. Но при всем при том перед внутренним взором Фемистокла вставало видение Афин, поднимающихся над всеми соперниками. «Я не могу настроить арфу или сыграть на лире, – говаривал он, – но я знаю, как превратить городок в великий город».

Насчет того, что наверх дорога ведет тяжелая и скользкая, иллюзий у него не было. Из сплоченных рядов афинян с голубой кровью на него посматривали как на чужака и выскочку. Его отец Неокл был не особенно богат и не особенно известен; мать даже не была гражданкой Афин. Когда Фемистокл был молод, отец брал его с собой прогуляться по берегу моря в надежде убедить сына не заниматься политикой. Они подходили к месту, где догнивали триеры, вытащенные некогда на сушу и брошенные там. «Взгляни! – говорил Неокл, указывая на обнаженные скелеты кораблей-сирот. – Видишь, как люди обращаются со своими вожаками, когда в них отпадает нужда».

Фемистокл добрался до вершины Пникса, холма, где происходило собрание и откуда открывался вид на Аттику, эту территорию города – государства Афины. Вокруг расстилалась равнина – плодородные поля, обрывающиеся прямо у городских стен. Окружающие равнину горбатые холмы были покрыты лесом либо шрамами каменных карьеров. С южной стороны на берег набегали волны Фалеронского залива, а дальше – открытое море. Больнее всего Фемистоклу было видеть незаконченные портовые постройки Пирея, расположенного в четырех милях отсюда к юго-западу, лицом к острову Саламин. Город начал расти на этой каменистой, мысом вдающейся в море площадке еще десять лет назад по рекомендации самого Фемистокла. Он считал, что эти стены превратят Афины в крупную морскую силу и защитят граждан от неизбежного, по его мнению, иноземного вторжения.

Еще при жизни деда Фемистокла персы, живущие где-то далеко от Афин, приступили к строительству невиданной по своим масштабам и могуществу империи. Фемистокл давно пришел к выводу и только укреплялся в своем мнении, что персидский царь собирается покорить Афины, как он уже покорил греческие города в Малой Азии и на островах Эгейского моря. Еще десять лет назад появились признаки того, что персы намерены направить в Аттику сухопутное войско и одновременно нанести удар со стороны моря.

Будучи в тот год архонтом, то есть высшим должностным лицом города, Фемистокл убедил собрание выделить средства на укрепление пирейского мыса, окруженного тремя естественными гаванями. Обнесенный стеной порт станет надежным убежищем для афинских семей, пока граждане, сделавшись моряками, будут отражать атаки персидского флота. Доверившись его интуиции, афиняне потратили много денег и энергии на возведение мощной стены из каменных блоков, спаянных друг с другом свинцом и железом; стена получалась такой могучей, что сверху по ней могли проехать две запряженные быками повозки. Но прошло несколько лет, угроза со стороны персов вроде как испарилась, и дорогостоящее строительство осталось незавершенным. Теперь вот стена и обрубки башен в Пирее поднимаются только на половину высоты, задуманной Фемистоклом, представляя собой неизбывное напоминание о том, что пророк из него не вышел.