Властитель Бембибре. Последний тамплиер Испании - страница 33

Своим пылающим, изборожденным годами лицом, благородной фигурой, в прекрасном белом одеянии, что так подходило его возрасту, воодушевленный огнем подлинной страсти и глядящий на пропасти Корнателя, которые своей глубиной и мраком могли сравниться с долиной смерти, он был подобен пророку Иезекиилю, призывающему мертвых из их гробниц на Страшный суд. Дон Альваро, которого так легко было покорить благородными эмоциями, крепко сжал руку старика и сказал потрясенно:

– Блажен тот, кто вносит вклад в святое дело. Вы всегда можете рассчитывать на мой меч.

– Вы многое можете сделать! – ответил Салданья. – Да увенчает Бог наши благородные старания!

Затем они спустились в покои командора, которые состояли из нескольких комнат с грубыми каменными стенами, в одной из них находилась лестница, ведущая в шахту. Салданья передал дону Альваро ключи от ворот и наружной двери и, спустившись вместе с ним, показал все подземные ходы и галереи. Вернувшись в покои, они скромно поужинали, и на закате дон Альваро со своим оруженосцем уехали. Салданья предложил ему в помощь несколько верных копейщиков для сопровождения, но молодой человек благоразумно отказался, убедив командора, что он больше рассчитывает на хитрость удара, нежели на его силу, и все, что привлечет внимание, может повредить успеху дела. Таким образом, он направился вдвоем со своим оруженосцем к берегу реки Силь, которую пересек на лодке из Вильядепалос. Затем он углубился в поля, занимавшие большую часть Бьерсо, и, сделав большой крюк, чтобы избежать пути через Карраседо, к ночи добрался до Вильябуэны.

Теперь настало время вернуться к донье Беатрис, чье положение, несомненно, было самым отчаянным и ужасным. Лихорадочное нервное возбуждение, вызванное ее тяжелым разговором с отцом, и неотвратимость опасности придали ей сил отважиться на любую крайность, чтобы избежать тех бед, которые ей угрожали. Однако, как только Мартина исчезла, чтобы доставить ее письмо, и это нервное возбуждение прошло, сменившись подавленностью, она начала воспринимать свои поступки в ином свете, переживая как из-за того, что должно было случиться, так и из-за того, что уже случилось, и нашла тысячу сомнений и препятствий там, где раньше ее страсть видела только решимость и пути без преград. Она не стыдилась того, что в день своего заточения попросила дона Альваро о встрече в церкви, поскольку этот шаг был направлен на то, чтобы удержать возлюбленного в пределах, которые предписывает им долг, и склонить его к уважению всего того, что исходит от ее отца. Тогда ее решение определяли мир в этих краях и ее собственные убеждения, но сейчас она призывала дона Альваро к тому, чтобы, возможно, разжечь эту войну, доверившись защите своего возлюбленного, к тому, чтобы броситься на берег своего будущего без поддержки своего отца и благословения своей матери. Это был первый акт ее неповиновения, первый шаг с проторенного пути простого выполнения своих обязанностей. Но склонность к жертвенности, которая гнездится в благородных душах, опять подняла голову, чтобы упрекнуть ее в том, что, заботясь исключительно о своем счастье, она не подумала об одиночестве и скорби, которые отравили бы последние дни ее престарелых родителей. Чувство вины охватывало ее, когда она представляла себе, как ее бедная мать, такая больная и ранимая, протягивает руки к дочери, которой не будет рядом, чтобы закрыть ей глаза и услышать последний вздох.