Властитель груш - страница 32

– А теперь, дети мои, обменяйтесь рукопожатием и сигмальтическим благословлением!

Мужчины неторопливо поднялись с кресел, встретились сбоку от стола. Даголо протянул руку первым. Раздувшийся след дубины на лице солдата с лихвой покрывало все неудобства.

– Единый, благослови и напутствуй слугу твоего… – наконец нестройно забормотали они, глядя друг другу в глаза.

Завершив благословление, Карл не удержался и подмигнул солдату правым глазом, чтобы остальные не видели. Тиллер хмыкнул.

– Я хочу поднять один вопрос прежде остальных, – снова заговорил отец, поднимаясь на ноги; Карлу он подал знак не спешить на выход. – Я прошу у Лиги разрешения посадить моего сына рядом со мной. За Грушевый Сад говорить и голосовать всё так же буду я, а ему полезно начать усекать, как у нас тут дела, гм, обделываются.

– Что же, – заметил Фёрц, усмехнувшись, – едва ли кто-то будет возражать.

– Тем не менее, проголосуем, – сухо отозвался бургомистр.

Барон сел. Члены Лиги подняли руки.

– Единогласно. Карл, Лига разрешает тебе присутствовать на наших собраниях в качестве наблюдателя. Дайте ему место.

Отец отодвинул кресло от Мурмона Дьяуберга, чтоб Карл мог поставить своё, двенадцатое. На мгновение старик склонился к нему и шепнул:

– Помалкивай, слушай и мотай на ус.

«На твой ус?» – он удержал язык за зубами и только молча кивнул в ответ.

Мы. Только сейчас он заострил внимание на слове, которое отец обронил пару минут назад. Старый кондотьер хрена с два признается, но он всё-таки признавал: правильно было защемить Тиллера за его выходку, а не ползти за компенсацией к Лиге.

Даголо-младший в момент так надулся от гордости, что комната сжалась до размеров бледного заострённого личика фрау Тиллер. Он едва различил короткую фразу, сорвавшуюся откуда-то издалека с уст бургомистра. Когда Магна хмурилась, становилась только краше. И где только синий чурбан откопал такую драгоценность?

Патриций умолк, и тут правое ухо резанул тонкий голос:

– Банк Дьяубергов просит у Лиги голоса солидарности в защиту наших родичей…

У старшего цверга до пояса свисала густейшая бородища, на неё отбрасывал тень длинный нос, почти как у скользкого помощника Гёца. На лоб, глубоко изрезанный морщинами, карлик сильно надвинул алый колпак, украшенный на конце медным шариком. При всех этих атрибутах его воробьиный голосок так комично озвучивал напыщенную речь, что из раздобревшего Карла едва не прорвался наружу приступ смеха.

Пришлось спешно сжать кулаки так, что ногти вонзились в кожу, и до кучи больно прикусить щёки изнутри. Кажется, никто не заметил его дурацких гримас…

– Надёжный источник в Верелиуме сообщил грискольским Вердгурбекам, что кайзер намерен потребовать у цвергских банков учётные книги и дополнительно содрать с нас по полста пфеннигов с каждой марки, пущенной в рост за последний год. Что он сошлётся, подумайте только, на Ростовую Подать – ей же лет больше, чем волос у меня в бороде!

Мурмон говорил сидя, видимо, просто потому, что стоя оказался бы вдвое ниже, но его напоённые яростью слова звучали так же отчётливо, как речь отца и епископа. «Проклятье, сколько же там пфеннигов в одной марке умещается?» – найти ответ Карл тщетно пытался в нахмуренных лицах второго банкира и купца. С этих крохоборов станется изойти на дерьмо и из-за одной десятой дохода.

– Если требование будет выдвинуто, банки будут протестовать. Вольные Грисколь и Холемгерд нас поддержат, и я прошу у Лиги присоединить к протесту голос всего Кальвара.