Властитель мой и господин - страница 7

Да, хочу, лаконично ответила Тина на эсэмэску Васко.

“Да” ответила Тина и Эдгару, когда тот спросил, хочет ли она стать его женой.

А когда следователь спросил меня, знал ли я Эдгара Барзака, мужа, – вы его раньше видели, мужа-то? – я ответил: всего один раз, на званом обеде у него дома, то есть у них дома, поправился я. У Эдгара и Тины.

Конечно же, я мог бы подробно описать ему Эдгара, начать с того, что ему под сорок, у него квадратная челюсть, зеленые глаза – да, у него тоже зеленые, – и светлые, очень светлые волосы, а росту в нем метр девяносто, не меньше. Что еще? Он никогда не расстается со своим дутиком. Никогда. Эдгар вырос в Провансе, в бастиде, большом каменном доме, где до сих пор живут его родители. С самой свадьбы. Огромное каменное строение, а вокруг оливы и кипарисы. Семья – все сплошь замшелые буржуа и католики в сотом колене, такая семейка. И малость прижимистые – зимой из экономии топили не во всех комнатах родового гнезда. Вот откуда у Эдгара повышенная чувствительность к холоду, вот почему он всегда надевает поверх пиджака дутый жилет из темно-синего нейлона, – этот жилет бросается в глаза, он-то и поразил меня при первой нашей встрече.

Вот я и сказал – дутик. Эдгар никогда не снимал свой дутик. Он знал, как хорошо выглядит в этом дутике и несмотря на него, а Васко вообще называл его ни Эдгаром, ни Барзаком, а только метонимически – Дутиком. Так и говорил: Дутик злится, Дутик хочет моей смерти. Дутик дутиком, но в Эдгаре была какая-то природная, непринужденная грация, sprezzatura, как говорят итальянцы, то есть врожденное изящество, какого не приобретешь нарочно, оно или есть, или нет, и в Эдгаре оно было (а в Васко – нет). Кроме того, у Эдгара было атлетическое сложение: широкие плечи, мускулистые руки и торс, хоть ваяй его в мраморе, и когда я его увидел рядом с Тиной, увидел, как они рядышком сидят на диване в гостиной, то подумал, что смотреть на эту пару в постели было бы не противно, скорее наоборот.

Тина тогда спала по большей части с Васко, Эдгар-то этого не знал, а я знал, поэтому мне было очень неловко, когда позднее, в тот же вечер, он стал мне рассказывать, как встретился с нею.

Тина в то время уже не играла в театре. И слышать о театре не хотела. Все это после “Сирано”. После того как один довольно известный режиссер предложил ей роль Роксаны – ее первую первую роль! – сначала все восхищался, какая она потрясающая, так восхищался, что однажды пригласил ее на ужин, якобы поговорить о пьесе. А после ужина к ней подкатился, но она его отшила. И тогда сразу оказалось, что не такая уж она и потрясающая, как-то не так играет, и ему уже не казалось, что она – именно та Роксана, какую он искал, и он уже не был так уверен, что она создана для этой роли. Ладно, подумала Тина, пусть мне опять дадут вторую роль, но нет, никакой второй роли, вторые роли все заняты, нет даже роли статистки, и режиссер предложил ей быть деревом.

Вы знаете театр? Но даже те, кто не знают театр и ни разу туда не ходили, – даже они знают “Сирано”. Хотя бы в общих чертах. Нос, монолог о носе, сцена под балконом… Третье действие, сцена седьмая: Сирано шепотом подсказывает Кристиану страстные слова, Роксана на балконе млеет… помните? Следователь помнил. Отлично помнил. Так вот, режиссер хотел заставить Тину играть дерево под балконом. Хотел, чтоб костюмер приделал ей к рукам ветки и чтоб она стояла задрав руки. Элемент декорации. Три года театральной школы – ради того, чтобы ее разжаловали в элемент декорации. Слишком накладно, можно бы употребить ее с бо́льшим толком, дать, например, произнести немного текста, но нет, ей было велено стоять на сцене задрав руки. Все, я отваливаю, сказала Тина. Счастливо оставаться со своими ветками. А я отваливаю. Прощай, театр. С тех она торгует книгами.