— Не открывают? — начинаю разговор с вопроса.
А до самого вдруг доходит! Раз он здесь, значит в квартире не ночевал. А раз Вересова не открывает дверь, хотя сто процентов дома, значит они поругались. Ну блеск же! Расплываюсь в ехидной улыбке.
— А вы здесь что забыли, уважаемый? — спрашивает и сжимает челюсти, когда замечает в моих руках коробочку с вафлями и подставку с кофе.
— Проснулся пораньше, подумал, что давно не благодарил Еву Евгеньевну за ее бесценный вклад в мое дело. Меня, знаете ли, очень тяжело терпеть, а она, считайте, сутками на мне, то есть подо мной… Я имею в виду, на меня, пашет.
Оговариваюсь я, конечно же, специально. Любуюсь тем, как у этого мудня вытягивается челюсть и готовлюсь к словесному поносу с его стороны, потому что физической расправой он точно меня не порадует. Такие, как он, вообще не лезут в драку. Разве что к тем, кто физически куда слабее, а я шире него в плечах, да и запала во мне побольше. Вижу цель не вижу препятствий. Уж точно не в лице приглаженного.
Мы бы точно сцепились в перепалке, если бы не щелкнувший замок, а затем и макушка Вересовой, что показалась первой.
— Ева, — тут же ринулся к ней щеголь, но так и остановился на полпути, пригвожденный строгим взглядом.
— Доброе утро, Никита, — отвечает ему с таким холодом вселенским, что я всерьез беспокоюсь за кофе. Как бы его по касательной не задело от такой встречи. Холодный кофе я ужасно не люблю, а чем дольше мы тут стоим, тем сильнее он остывает. — Прости, но у нас с Артемом Борисовичем важное совещание, — выдала таким же тоном и… отвернулась, повернувшись ко мне всем корпусом.
Повторного приглашения я ждать не стал, зашел торжественно в дверь и с трудом удержался от того, чтобы не ткнуть фак прилизанному. Спас кофе и вафли, занявшие обе руки.
Внутри гостеприимство Вересовой заканчивается. Вместе с хлопком двери пропадает ее улыбка, адресованная мне минутой ранее и вся она словно… меркнет. Или же это просто виноват ее новый костюм, который больше напоминает скафандр? С первого раз так и не определить, это у нее раздельное или цельное. И явно оно просто так не снимется, если хозяйка не поможет. Намек понят.
— Вам чего, Артем Борисович?
— Мне разговор, а вам кофе с вафлями.
— Проходите, — Вересова неопределенно машет рукой в сторону кухни и семенит вперед.
Тапочки в виде собачки на ее ногах смотрятся смешно, но я обращаю на них внимание мимолетом. Больше акцентируюсь на ее покрасневших глазах и опухшем лице. Вчера она хоть и выглядела расстроенной, но не плакала. А сегодня… выглядит так, словно проплакала вчера весь вечер. И снова подозрения скатываются к лощеному мудню, которого руки чешутся, так хочется проучить.
На кухне ставлю кофе с вафлями на стол и протягиваю один стаканчик Еве.
— Правда думаешь, что я стану пить? — хмыкает, бросая равнодушный мимолетный взгляд на кофе.
— Что не так? Кажется, ты любишь карамельный латте.
— Люблю, но пить не стану. Не после того, что ты устроил в кабинете.
— Думаешь, я туда что-то подсыпал?
Вересова равнодушно пожимает плечами, а я злюсь. За всю… мать его, за всю мою сексуальную карьеру ни одна женщина не обвиняла меня в том, что я играю нечестно. Меня хотели все. Сами. Без каких-либо дополнительных препаратов. И Ева хотела. Очень сильно хотела. Я пальцами ощущал ее желание, а теперь что? Оказывается, это была нечестная игра? Если бы не этот ее наглухо закрытый скафандр, я бы точно не сдержался и отполировал ее задницей, что так сильно просит ремня, этот чертов деревянный стол. Со вчерашнего дня эта картина перед глазами.
