А между тем Август уже направляется в другую сторону, не оставив Галипэю выбора, кроме как яростно охранять тело, доставшееся ему, Августу, при рождении, не подпуская к нему никого даже на десять шагов и пресекая любые попытки вселения. У Августа сильная ци, и если его тело подвергнется сдваиванию, он с легкостью отнимет управление у незваного гостя: либо вынудит его найти другое вместилище, либо подчинит себе, заставив признать поражение. Когда дело доходит до сдваивания в чужих телах, в городах-близнецах не найдется ни единого сосуда, в который Август не смог бы вселиться, лишь бы этот сосуд был достигшим совершеннолетия, двенадцати или тринадцати лет, типичного возраста проявления генетически унаследованной способности к перескоку.
Повод для беспокойства – не столько то, что кто-нибудь может воспользоваться покинутым телом ради удовольствия или власти: со смутьянов станется вселиться в него, чтобы уничтожить в знак протеста, сбросившись с высоты здания до того, как принц успеет совершить обратный перескок.
Едва не столкнувшись с кем-то, Август вздрагивает и принимается лавировать в поисках наименее людного пути через базар. К внезапному обострению чувствительности всякий раз приходится привыкать: шум кажется более громким, цвета – особенно яркими. Наверное, в своем родном теле, то есть доставшемся при рождении, он слишком притупляет все чувства, и нормальными считаются как раз вот эти, обостренные. Чистильщик обуви отрывисто окликает его из-за прилавка и протягивает несколько монет, и Август просто подставляет ладошки и берет деньги, не совсем понимая почему. Должно быть, девчушка бегает по каким-то мелким поручениям. Тем лучше. Лишь немногим гражданам хватает сил на перескоки в детские тела, а это значит, что они наиболее надежны для быстрых и незаметных перемещений между зданиями в любом уголке Сань-Эра.
Не мешкая, Август покидает колизей и выходит на одну из главных улиц, служащих транспортной артерией, которая соединяет север Саня с югом. Прекрасно осведомленный об устройстве похожего на лабиринт города, он вскоре сворачивает с главной улицы на одну из менее людных и торопливо идет по ней под провисающими проводами, почти не морщась, когда с запотевших труб над головой срываются капли и падают за шиворот. Но холодная влага спустя некоторое время начинает раздражать кожу, и Август со вздохом входит в какое-то строение, решив продолжить путь не по улице, а по лестницам и запутанным внутренним коридорам. На его нынешнем теле ничто не указывает, кому оно принадлежит, – впрочем, само по себе отсутствие этих указаний уже многое означает. Нет ни меток, ни татуировок, следовательно, тело никак не связано с Сообществами Полумесяца.
– Эй! Эй, а ну-ка стой.
Неизменно покладистый Август останавливается. Пожилая женщина, окликнувшая его, – воплощение заботы: медлит перед дверью своего дома, придерживая у ноги ведро с водой.
– Где твои родители? – спрашивает она. – Район здесь нехороший. Он давно на примете у Сообществ Полумесяца. Смотри, как бы в тебя не вселились.
– Все уже улажено. – У девчушки высокий, нежный и мелодичный голосок. Вот только тон Августа излишне самоуверенный. Чересчур властный. Женщина замечает это, на ее лице отражаются подозрения, но Август уже продолжает путь. Следуя указаниям, нанесенным на стены краской из баллончика, он проходит по еще одному коридору и попадает в соседнее здание. Сквозь тонкие оштукатуренные стены слышатся приглушенные стоны. В этом районе полно частных больниц, заведений с далеко не стерильными инструментами и антисанитарными процедурами, и тем не менее поток пациентов в них не иссякает, потому что за свои услуги здесь просят гораздо меньше, чем в приличных местах Эра. Чуть ли не половина этих частных больниц наверняка замешана в незаконной торговле телами. Но… если где-нибудь исчезнет тело-другое, мало кому есть до этого дело настолько, чтобы выяснять причины исчезновения. И уж конечно, во дворце таких неравнодушных не найдется, что бы ни предпринимал Август.
