Марат не отводит взгляд ни через минуту, ни через десять. И если он меня соблазняет, то у него получается. Я чувствую, как горят щеки, а гад еще и ухмыляется. Потом гладит мое лицо и заправляет волосы за ухо – те самые, которыми я отгораживалась от него.
Выдержка предает меня, я свожу ноги сильнее.
– Это моя футболка? – внезапно спрашивает он.
– Отстань, – шепчу я.
Но Марат придвигает стул ближе.
– Ты можешь просто сказать «спасибо».
– Спасибо, доволен? А теперь отстань.
– Нет, – кривится он, – может, повторишь еще раз у меня дома?
Он издевается! Ведет пальцами по шее, плечу, а я задыхаюсь. Ненавижу его!
– Ты астрономию на первом курсе посещал? – спрашиваю я.
– Ну было дело. – Он пожимает плечами.
– Нептун знаешь где?
Кивает.
– Так вот я от тебя еще дальше, мы на разных орбитах. И да, произошел какой-то сбой, когда мы столкнулись, но давай лучше не повторять. Согласен?
– Нет, – просто отвечает он.
Дубина!
Я отворачиваюсь и делаю вид, что внимаю словам лектора. Даже пытаюсь что-то писать, вдумываться в процесс, но пальцы не слушаются, буквы путаются, в голове ядерный взрыв.
Я вздрагиваю, когда его рука накрывает мою. Глаза цепляются за сбитые костяшки.
– Он больше не приблизится к тебе, я обещаю, – говорит Марат, а я теряюсь от взгляда и прямоты.
– Не трогай его, он свое получил. Тебя не будет рядом каждый раз, чтобы мою задницу спасать.
Я убираю руку и опускаю под стол.
– Тише вы, – возмущаются ребята за нами и получают в ответ от Марата средний палец.
– А если я хочу быть рядом? – снова шепчет на ухо.
И как он оказывается так близко? По шее бегут мурашки. Боже, волосы шевелятся на затылке. Я вся реагирую на него, но молчу.
– И если захочешь поговорить, то…
– Не захочу, – отрезаю я.
Кто об этом вообще захочет говорить? О разводе родителей, о том, как он отразился на маме? На ее доброте и мечтательности, на ее внешности и материальном положении. О том, как из нормальной семьи мы превратились… вот в это.
Когда папа ушел, у мамы началась депрессия – затяжная такая. Полгода она не выходила из дома, даже выпивала, но как-то раз нас навестила ее подруга Рита. Не знаю, о чем они говорили, зато сразу после мама очнулась, будто по щелчку. Она достала заначку, которую мы прятали на черный день, вылепила из себя куклу, показалась обществу во всей красе и стала собирать коллекцию толстосумов. Одного хуже другого. И Толик оказался самым дном.
Неуравновешенный псих с деньгами и сомнительной репутацией. Он был моложе мамы на десять лет, а еще работал в полиции. Кем – я не знаю, но вряд ли честным рядовым сотрудником.
Я сразу обратила внимание на его пристальные взгляды. Я подмечала его легкие неожиданные прикосновения и неприличные намеки. Списывала все на развитое воображение и не верила, что он предпримет попытки навредить мне. Но пришлось поверить.
Я машу́ головой, разгоняю плохие мысли. Кошусь на Марата, но тот уже наглым образом спит на парте, подложив под щеку ладони, а я ловлю себя на том, что разглядываю его. Черт!
Правда, без пристального внимания я сосредотачиваюсь на монотонном голосе Фирсова и, когда тот дает упражнения для самостоятельной работы, довольно быстро решаю их. У меня остается много времени, и я снова смотрю на Марата. Затем на его вариант. Ругаюсь под нос и разбираю задачи.
Спустя пятнадцать минут тот по-прежнему дрыхнет. Я колю его ручкой под ребра, он вздрагивает и недовольно трет живот. Протягиваю ему лист с ответами, а Олейник быстро моргает и наконец усмехается – садится и переписывает все.
