– Больше ничего нет.
– Да, продуктов совсем мало. Ешь быстрее, и пойдём всё купим, – сказал Саид, – кстати, запиши на бумаге имя твоего отца. Я позвоню отцу в Тунис, и мы попробуем сделать тебе документы.
О, началось. Я записала на бумажке имя Этьена Луи Мореля, старого пропойцу-фельдшера, которого похоронили в миссии как раз накануне моего дня рождения. У него был цирроз, а во Франции оставалась племянница лет тридцати.
– А кто твой отец? – осторожно спросила я, отдавая Саиду листок.
– Господин Аббас бен Хусейн держит таксопарк в Тунисе. У него больше тридцати машин и водителей. И поэтому много знакомых в полиции. Я отправлю ему эту бумагу и расскажу твою историю. Он поможет.
– Как это такой человек позволил сыну быть художником? – спросила я, зная, что у арабов сын продолжает дело отца.
Саид усмехнулся.
– Я пятый сын в семье, вот и позволил. Мои старшие братья работают с ним, а мне разрешили пойти по стопам деда.
– А кто твой дед?
– У него бизнес в Кайруане. Дед держит целый ковровый двор и фабрику. Тётя Марьям, как и все мои сёстры и тётки, учились ткать ковры у него. Сейчас деду уже за семьдесят, и ему нужен продолжатель бизнеса. Я пообещал заняться коврами, если мне позволят выучиться в художественной академии после торгово-экономического колледжа, и семья согласилась.
– Вот как ты научился торговаться.
– Я просто блюду свои интересы, как каждый нормальный человек. И потом, кто знает, что кому суждено? Прибери, и идём, – и он пошёл наверх за рубашкой.
За воротами началось новое утро моей жизни. Началось с яркого вороха платков на базаре, где Саид объяснил мне, что носить никаб – головной убор, полностью закрывающий лицо и оставляющий лишь прорезь для глаз, совсем необязательно – достаточно скромной одежды и хиджаба – платка, укрывающего голову и шею, оставляющего лицо открытым. Я купила себе два жёлтых платка, расшитых золотом, и ещё шёлковый зелёный с чёрными узорами по краям. Потом мы нашли туники – просторные блузы прямого покроя с красивой отделкой из тесьмы с длинным рукавом в цвет платкам, и две длинные юбки – чёрную и синюю. Купили кожаные сандалии и шлёпки с загнутым носом, в которые я обулась прямо на рынке – так мне было жарко в кроссовках. Он купил мне вторые джинсы – тонкие и лёгкие – и просторные чёрные брюки на жару. Наконец-то я купила и бельё по размеру, и ночную сорочку. Но главное, на чём я настояла, была паранджа – закрытое длинное платье, надеваемое на голову с сеткой на лице.
– Зачем тебе это? Паранджу и абайю с никабом носят глубоко верующие женщины, жительницы пустынь, – сказал Саид, – на этом давно никто не настаивает.
– Эта штука мне нравится. Пусть будет, пожалуйста.
– Боишься, что тебя кто-то узнает?
– Я буду жить с мужчиной, не будучи за ним замужем. Все узнают. И у нас будут проблемы.
– Я выдам тебя за одну из сестёр. Не будет проблем. Но, если хочешь – купи.
Потом мы пошли за моющими средствами и продуктами и вернулись домой нагруженные, как два ишака.
– Надеюсь, я тебя не разорила, – сказала я.
– Не надейся, разорила. Так что давай отрабатывай. Наши вещи солёные от пота, да и полотенец у меня накопилось. Идём, я покажу тебе, как работает стиральная машина. Где тот порошок, который мы купили?
В купальне Саида в тот день я научилась ценить воду, как настоящая туниска. В доме не было ни ванны, ни душа. То есть, ванна была, но в водопроводе была только холодная вода, а, чтобы принять ванну, нужно было нагреть несколько чайников кипятка. Стиральная машинка была не просто старой – старинной, но работала исправно, во дворе были натянуты несколько верёвок. На кухне была раковина, но в ней посуду лишь ополаскивали, а мыли в тазу, грея для этого воду.
