Когда Завадский перевёл сказанное им, немец засмеялся:
– То есть гут, корошо!
В это время со своего кресла поднялся немец в форме СС и о чем-то начал говорить с заместителем коменданта на немецком языке. Григорий тревожно вслушивался в их разговор, пытаясь что-нибудь понять. Затем лейтенант Шульц поднялся, подошёл к Макарчуку и ткнул его пальцем в живот:
– Ти, поедешь с заместителем начальника гестапо унтерштурмфюрером СС Эрихом Шотом.
Затем он поднял телефонную трубку и что-то сказал приказным тоном. Гестаповец пошёл на выход и Григорий, с замиранием сердца пошёл за ним. Выйдя на улицу, он увидел легковой автомобиль, припаркованный рядом с крыльцом. За рулем сидел солдат в форме СС. Рядом с автомобилем стоял эсэсовец в звании унтершарфюрер СС. Как потом оказалось, его звали Дитер Зейлер. Он был правой рукой Шота, выполнял все его кровавые поручения. Поравнявшись с ним, унтерштурмфюрер что-то ему сказал. Тот подбежал к автомобилю, открыл пассажирскую переднюю дверцу, где уселся гестаповец. Затем открыл заднюю дверцу и подтолкнул в салон автомобиля Макарчука, а когда тот сел на заднем сиденье, уселся рядом с ним. Автомобиль тронулся и поехал по улицам Гродно.
«Куда они меня везут? Что они хотят со мной сделать?» – мелькали мысли у Григория.
Автомобиль остановился рядом с трёхэтажным зданием мрачного вида. Когда они вышли из машины, Шот завёл интенданта в здание и сопроводил в комнату на первом этаже, в которой стены были свежевыкрашены в светло-голубой цвет. У стены стоял медицинский шкаф, на приоткрытых дверцах было матовое стекло. На полках вместо лекарств лежали плетки из проволоки, отточенные шомпола, иголки и щипцы для ногтей.
«Это же камера пыток! Меня, что, хотят пытать? Почему он не верит мне?» – подумал Макарчук, моментально вспотев от страха, и у него участился пульс.
Гестаповец усадил его за стол и подал бумагу:
– Пиши биографию и клятву фюреру!
Он стал писать требуемые документы. В это время зашли следователь, севший за другой стол, и переводчик. Следом унтершарфюрер Зейлер привёл арестованного в гражданской одежде. По виду, задержанный был ровесник Григория.
– Коммунист? – спросил следователь через переводчика.
– Нет! Комсомолец!
– Кто взорвал водокачку на железнодорожной станции?
– Я не знаю! А если бы знал, то вам не сказал!
Зейлер подошёл к комсомольцу, в руке его блеснул кастет. Он с размаху ударил его в грудь. Арестованный упал, а унтершарфюрер стал избивать его ногами. Патриот потерял сознание. Его облили водой из ведра и усадили на стул. Минут через пять ему начали втыкать под ногти иголки. Когда подпольщик снова потерял сознание и был приведён в чувство холодной водой, ему вогнали отточенные шомпола в суставы ног. Тот начал кричать, а Эрих Шот стоял возле интенданта и смотрел, как тот на это реагирует. Затем он взял плётку, подал её Макарчуку и произнёс на чисто русском:
– Бей его, пока не даст правдивые показания. Григорий взял плётку и начал избивать. Бил не останавливаясь, приложив все силы, и на лице его просматривалась ненависть к жертве. Вдруг он почувствовал, что ему это нравиться. Прекратил избиение, когда услышал голос гестаповца:
– Стой! Ты его уже убил!
Шот что-то сказал на немецком языке Зейлеру. Затем обратился к Макарчуку на русском:
– Унтершарфюрер тебя проводит ко мне в кабинет.
Зайдя, следом за немцем, Григорий огляделся. Кабинет был отделан со вкусом. Обставлен он был обновлённой старинной мебелью. Окна на половину прикрывали тяжёлые гобеленовые шторы.
