Воспоминаний чистых, нежных.
Но в день печали, в тишине,
Произнеси его, тоскуя.
Скажи: есть память обо мне,
Есть в мире сердце, где живу я…
Затем выступают несколько ребят со своими сочинениями. Ниже приводится одна из подобных работ, она написана ученицей нашей школы Марией Беккер.
Две Марии.
Ты, Мария, – гибнущим подмога…
Осип Мандельштам
«Горькая»? А может, всё же «любимая»? Конечно, «всё врут календари», но всё же…
Так, наверное, могли гадать о своей грядущей судьбе над выдержками из святцев две девушки, только-только перешагнувшие порог двадцатилетия. Обеих звали Мария. Обе задумались над мистической связью с именем своей небесной заступницы не в день своих именин, а в ночь накануне венчания. И в том, и в другом случае ночь эта – на четвёртый день после Пасхи. И наконец, последнее сходство: ночь эта для моих героинь стала роковой..
Теперь о различиях. Если перед одной Марией лежит календарь1825 года, то перед второй – отрывной численник 1917. Если у первой Марии в роду одни аристократические имена, самые известные имена тогдашней России, то у второй – предки выслуживали дворянство, трудясь на ниве просвещения, подвизаясь инженерами на строительстве железных дорог или маркшейдерами в угольных копьях.
У одной отец – генерал от кавалерии, герой Двенадцатого года. У другой – всего лишь потомственный почётный гражданин города Саратова, правда, удачливый предприниматель.
Одна получила прекрасное образование, общаясь со светочами науки и культуры. У другой за плечами – курс провинциальной гимназии и незаконченный в связи с начавшейся Первой мировой медицинский факультет в Базеле.
Первой был когда-то очарован молодой Пушкин, именно ей были посвящены черноморские страницы «Онегина». О стихах, написанных для второй, ничего известно не было.
От одной остались прекрасные писаные маслом и акварелью портреты, причём кисти самых известных художников своего времени. Образ другой остался лишь на фотографиях, которые добротно исполнены саратовскими фотографами: вот девушка застыла с подругой в гимназической форме, вот свадебный снимок, вот в платье сестры милосердия она среди коллег по санитарному поезду на австро-германском фронте.
Одна прекрасно музицировала и пела. Даже «во глубину сибирских руд» ей был доставлен прекрасный инструмент – пианофорте, как его принято было тогда называть. Другая аккомпанировала себе на гитаре и пела романсы. Вот один, переписанный на мотив «жестокого» в годы германской войны:
Вот прапорщик юный со взводом пехоты
Старается знамя полка отстоять.
Один он остался в своей полуроте,
Но нет, он не будет назад отступать…
Позднее маленькую «дамскую» гитару ей, уезжающей к месту ссылки, пришлось оставить, потому что вес дозволенного багажа был ограничен десятью килограммами и нужно было выбирать между самых необходимых вещей…
Мария девятнадцатого века была тонкая стилистка. Круг её переписки был обширен, а адресаты и корреспонденты известны всей просвещённой России. Успела она написать и «Воспоминания», изданные после кончины. Мария же двадцатого столетия, боясь «третьего глаза», переписку вела скромную и воспоминаний не оставила. О своей жизни и о людях, с которыми встречалась, рассказывала лишь своим внукам.
Оба брака были благословлены любящими отцами. Но через полтора года после свадьбы отец первой чуть не проклял дочь за то, что та пошла наперекор мнению благонамеренного общества. А второй, тоже ровно через полтора года после венчания, бесследно сгинул на чужбине, трагически не успев перетащить семью за пределы вставшей на дыбы России…
