Сёмка слушал, всем видом выражая почтение. Адмирал пожевал губами и добавил:
– Что до кораблей… не положено, конечно, во время военной кампании. Ну да не беда, сделаем для вас исключение – раз уж вы проявили такую решительность. Лейтенант…
Красивый адъютант ловко подсунул Макарову папку с листком бумаги и карандаш. Несколькими быстрыми росчерками Макаров набросал записку, с соизволением «гимназисту Семену Вознесенскому въ сопровожденіи одного лица того же возраста, что указанный Семенъ Вознесенскій, посѣтить съ цѣлями образованія военный корабль Россійска-го Императорскаго флота изъ состава Тихоокеанской эскадры». Адъютант пришлёпнул пропуск лиловатой печатью – и откуда только успел её извлечь?
Ошеломлённый неожиданной удачей, Сёмка благодарно кивнул. Принял из рук адмирала бумагу, старательно сложил, засунул в нагрудный карман. И, подчиняясь внезапному порыву, протянул Макарову ручку.
– Прошу, Степан Осипович! На память!
Адмирал усмехнулся – борода, и без того раздвоенная, расползлась в стороны. Положительно, нахальный мальчишка ему нравился! Адъютант смотрел на Сёмку, как на помешанного, по адмиральской свите прошелестел недоумённый шепоток. В толпе зевак повисло гробовое молчание – все жадно смотрели на юного наглеца.
Макаров наконец взял презент и, не глядя, сунул носителю аксельбанта. Тот послушно принял. Адмирал сделал лёгкий жест двумя пальцами – адъютант почтительно склонился к начальству, выслушал – и рысцой двинулся в сторону пришвартованного неподалёку катера. Сёмка не успел сообразить, что задумал адмирал, а адъютант уже торопился назад. В левой руке он держал матросскую бескозырку с чёрной атласной лентой, украшенной золотой старославянской вязью.
– А это вам, молодой человек, – Макаров протянул бескозырку Сёмке. В глазах адмирала снова плясали весёлые чёртики. – На память. – И добавил, садясь в коляску:
– Как соберётесь со своим товарищем – прошу в гости, на эскадру. Обратитесь к любому матросу или офицеру – вам укажут, на каком корабле я держу флаг. Покажите записку на шлюпке, и вас проводят. Жду в гости, юноша!
И адмиральский кортеж покатил в сторону Этажерки. Сёмка повертел в руках адмиральский подарок – по муаровой ленте, опоясывающей бескозырку, змеилась узнаваемая вязь: «Петропавловскъ». Сам не зная зачем, мальчик перевернул головной убор и заглянул внутрь. На белом прямоугольничке, аккуратно пришитом к вытертой подкладке, старательно, крупными печатными буквами было выведено: «Иванъ Задрыга». Буквы лиловые – химический карандаш? Мама рассказывала про такие – грифель, кажется, надо слюнявить, отчего язык становится лилово-анилиновым…
Сёмка растерялся: точно, фуражка их старого знакомого! Боцманмат с флагманского броненосца, первый, с кем ребята заговорили, придя в себя на пирсе порт-артурской гавани! И недаром надпись показалась знакомой – Сёмка впервые заметил её как раз на бескозырке бравого унтера. Вот на этой самой! И бывают же в жизни совпадения…
VII
Чань Ли, разносчик, нерешительно мялся на пороге. Войти не решался, ждал, когда позовут. Чань Ли, подобно любому из своих соплеменников, живущих в Люйшуне, понимал своё место.
Кто не знает дядюшку Ляо? Его слово в квартале – закон; старейшины всех китайских кварталов весьма уважают дядюшку Ляо. Любому китайскому обитателю Люйшуня известно, что старик может рассудить любой спор так, что все спорщики останутся довольны. Поможет попавшему в сложное положение соплеменнику, найдёт ответ на любой самый заковыристый вопрос. А его, Чань Ли, дело – проявлять почтительность и слушать; недаром дядюшка Ляо проживает в Люйшуне уже больше шести десятилетий.
