Секретарша смотрит непонимающе и убивающее одновременно. Глаза синие с примесью зеленого. Не понять какого оттенка больше. И при этом холодные. Жесткие.
И почему ей не все равно? Могла бы проглотить и успокоиться, если на этом месте хочет остаться, а она даже понравиться мне не пытается! Ни как женщина, ни как помощница.
Матвей подбежал к девчонке, дернул ее за локоть. Она переключилась на гнома.
– Что, Матюш? – голос дрожащий, но все равно ласковый.
Глушу в себе гадское чувство собственного ничтожества. Я такой, какой есть. Все. Точка. И на то, что думает о моей ситуации эта пигалица, мне глубоко плевать! Раздула тут трагедию на пустом месте.
Пацан всовывает ей в руку самолет.
– Ты хочешь, чтобы я тоже его запустила?
Малой ошалело кивает несколько раз.
Девчонка поднимается со своего места, запускает планер, он летит плавно до дальнего угла приемной и там падает. Гном бежит за самолетиком, а эта садится, закрывая лицо руками, прячет слезы. Ну пипец.
– Стрекоза! Эй! – Касаюсь ее руки. – Ну хватит. Он же увидит. Щас тоже заревет.
Отмахивается. Касания ей мои противны. Лучше бы боялась. Хотя бы как начальника.
Прочищаю горло. Вот так и говори с секретаршами по душам. Сразу врагом народа станешь.
– Стрекоза! – повышаю голос.
Ну вот, эффективно. Убрала руки. Смотрит прямо, хоть и неприязненно. Ресницы мокрые, глаза блестящие. С ненавистью на дне.
– На подругу твою, Олесю, положиться можно? – Спрашиваю холодно. – Как няню?
– Д–да, – моргает часто. – Она хорошая. Добрая. Вы ей только скажите, что нужно делать, она справится.
– Окей. Матвей, собирайся, нам домой пора. С другой феей поедем знакомиться.
Пацан подбирает с пола только что пущенный самолетик и стоит в нерешительности.
– Хочешь, забирай самолет с собой, – предлагаю варианты, – хочешь, здесь оставь. Я еще наделаю, если надо.
Матвей обходит стол и кладет аэрогами перед стрекозой.
– Это мне? Спасибо, Матюшка! Он будет лежать здесь, – самолет перемещается на подставку под экраном монитора, – я буду смотреть на него, думать о тебе и посылать солнечные лучики. Да, мой хороший?
Ребенок кивает, будто он именно этого и хотел, а девчонка прочитала его мысли. Она обнимает его, что-то нашептывает на ушко, а он в ответ обвивает ее ручонками за шею крепко–крепко, как родную.
Что малой в ней нашел? Он ее знает всего несколько часов, а уже люблю-не могу. Я с ним три дня возился, а кроме слез и рева ничего.
И я не ревную его к ней, нет. Мне все равно.
10. 10. Михаил
– Так значит, да? Заколдованный принц, да?
Нервно барабаню по рулю, стоя на светофоре. Как назло собрали все красные по дороге домой.
– А она, значит, добрая фея. Ну–ну, – в груди кипит. – Добрая, ага. Да ей дай автомат, мокрого места не оставит!
Не могу успокоиться. Руль трещит под пальцами, вот–вот раскрошится. Колбасит меня не по–детски. Дерзкая стрекоза вывела из себя. И чем? Не столько вопросами и обвинениями, сколько взглядом своим сине–зеленым. Острым, колючим, убийственным.
И откуда она такая взялась на мою голову? Где я нагрешил, когда?
Смотрю в зеркало назад.
Да ладно!
Серьезно?
Матвей воробышком сидит на заднем сиденье авто. Молчит. Иногда вытягивает шею, смотрит в окно, а в основном лупает вперед, на панель приборов. Подсветка панели отражается в его горящих интересом глазенках, а я подсматриваю за ним в панорамное зеркало, пока стоим.
Внимание привлекает стоящая в левом ряду машина. К заднему стеклу прилипла черноволосая девочка. На вид постарше Матвея. Нос сплющился в свинячий пятачок, языком по стеклу елозит. Меня передергивает от брезгливости. И такие детки бывают? Хорошо, мой не такой дурачок.
