Гасить не хотелось. Мира представила, как останется в тишине и темноте, и поёжилась. Однако, тут же вспомнилась угроза охранника.
«Буду думать о своих: маме, папе, — решила она. — Как они там сейчас? День у них или, как здесь, ночь?»
При воспоминании о родителях на душе стало слякотно и захотелось темноты. Мира задула лампу, легла, чувствуя на щеках тепло слёз. Сколько по земному прошло с тех пор, как она здесь? Два дня? Неделя? Она не часто звонила домой, раза два в месяц, а то и меньше, считая, что этого вполне достаточно, хотя мама не раз упрекала её в этом.
«О чём рассказывать-то? — отвечала Мира. — Учусь, ничего интересного и выдающегося». Родители не знали, что Миру больше года назад отчислили из института. Сначала она говорила себе: «Восстановлюсь». Но дни шли за днями, нанизывались, как бусы на нить жизни. И Мира стала говорить себе: «Вот поступлю на журналистику, тогда и расскажу всё сразу».
А теперь оказалась здесь.
— Я обязательно вернусь, — прошептала Мира, чувствуя на губах соль слёз. — Обещаю. Не может такого быть, чтобы отсюда нельзя было сбежать... Вот когда точно будет, о чём рассказать.
...Она была любимым ребенком. Её баловали, потакали всем желаниям; Мира не помнила, чтобы родители когда-то отмахнулись от неё. Может поэтому, слишком занятая собой, она не заметила, когда в семье начался разлад. Так что, развод родителей стал для неё неожиданным ударом. Вдруг оказалось, что этот мир не вращается вокруг неё, что он вообще не вращается, а с треском падает вниз.
Сначала из дома ушёл папа, и они с мамой на пару упивались обидой к нему. Потом к маме стал всё чаще приходить коллега Сергей Николаевич: улыбчивый и такой приторный, что при виде него хотелось лимон съесть. Особенно Мире в нём не нравилось то, что он в разговоре очень приближал лицо и слушал излишне внимательно всё время поддакивая. Сначала ей польстило такое внимание взрослого, появилась иллюзия, будто она говорит важное, серьёзное. Но как-то она рассказала то, о чём говорила накануне, и вновь Сергей Николаевич выслушал, как в первый раз. Мира поняла, что он её просто не слушает.
Её тогда никто не слушал. Даже мама. Она стала другой — рассеянной, занятой своими мыслями, часто отвечала невпопад.
Как-то утром, выйдя на кухню, Мира обнаружила там мужика в трусах, который с хозяйским видом рылся в холодильнике. Она начала истошно вопить. Мужик в трусах дернулся, будто хотел забраться в холодильник, потом зачем-то присел на корточки. В кухню забежала мама. Метнув взгляд с Миры на мужика, она с досадой произнесла:
— Я же просила тебя — не надо так сразу! И встань уже, не позорься.
Только тогда Мира узнала Сергея Николаевича. Злость на маму, стыд за свой визг, сама ситуация, будто взятая из похабного анекдота — захлестнули её горячей волной. Она выскочила из кухни, надела попавшиеся под руку вещи, вырвалась на улицу без денег и телефона, и весь день бродила по городу. Кажется, был дождь со снегом, но Мира их не замечала. Её сжигала ненависть к родителям. Как они могли вести свои игры за её спиной? Как моли делать вид, что у них всё хорошо. Замечательная, крепкая семья! Лицемеры! Лжецы! Они предали её. Оба разом!
Уставшая, голодная, продрогшая, она вернулась домой глубоко за полночь. Мама встретила её в прихожей.
— Он ушёл, — сказала она, виновато заглядывая ей в глаза.
Мира молча оттолкнула её плечом и прошла в свою комнату. А на следующий день слегла с ангиной. На две недели в доме восстановилась прежняя жизнь: даже папа вернулся, хотя и спал не в спальне, а на диване в гостиной. Но Мира видела, что всё это иллюзия. Никогда больше не будет, как раньше. Пропало что-то важное, настоящее. То, что делало их семьёй. И Мира понимала, что им никогда не удастся это вернуть.
