Тамара встретилась глазами с седовласым Кольчугиным и ей показалось, что тот даже задорно подмигнул ей, улыбнувшись. Она еще раз мельком взглянула на Кольчугина и ей снова показалось его лицо знакомым. Где она его могла видеть? Или, хотя бы, человека, похожего на него. Но задуматься ей не дали.
– Тамара Ивановна! – окликнул ее начальник цеха. – Вы кстати появились. Проводите наших гостей на свой участок, покажите, расскажите, как вы работаете, чем, как говорится, дышите. Это, господа, мастер ремонтного участка Тамара Ивановна Сивоконь.
– Здравствуйте! – еще раз поздоровалась Тамара.
Кольчугин протянул ей свою ладонь, она пожала ее, но он удержал ее руку и, нагнувшись, прикоснулся губами к тыльной стороне ее ладони.
– Ой, ну что вы! – растерялась Тамара, зардевшись от неожиданности. – Я же в цеху, рука не очень чистая.
– Нечистые руки у всякого рода ворья и жуликов, а у вас рука рабочего, и пахнет трудом, – произнес Кольчугин, теперь уже реально улыбаясь.
И, благодаря этой улыбке и этому немного скрипучему голосу, она еще больше убедилась в том, что где-то уже встречала этого человека.
Когда они покидали цех, Тамара придержала за рукав начальника цеха и негромко спросила:
– Никитич, скажи мне, кто этот седой?
– Носовский предупреждал на планерке, что на завод приедут познакомиться потенциальные инвесторы. Олигархи, ети их мать. Но кто есть кто, я точно не знаю. Фамилия одного – Кольчугин, другого – Тихонов.
– Кольчугин! – тихо ахнула она, прикрыв рот ладонью и долго смотрела ему вслед, пока вся группа не вышла наружу.
Она еле дождалась конца смены, стала какой-то рассеянной, на вопросы, которые ей задавали в это время, отвечала невпопад, чем удивляла рабочих.
– Том! Тебе не плохо? Что-то случилось?
– Мне плохо… Ой, нет, кажется, наоборот, хорошо, потому что что-то случилось.
Качая в удивлении головой и пожимая недоуменно плечами, от нее отставали.
Едва придя домой и сбросив туфли, она тут же бросилась к шкафу, выдвинула единственный ящик, начала перебирать там вещи, от старости покрывшиеся пылью, которую она где-то сдувала, а где-то просто смахивала ладонью. Наконец, добралась до старой деревянной шкатулки, расписанной под Палех, сдув пыль, открыла крышку и, усевшись на стул у подоконника, стала перебирать старые фотографии, аккуратно перевязанные тесемкой. Наконец, нашла ту, что искала. Внимательно всмотрелась в нее, поворачивая ее в разные стороны.
– Неужели!? – выдохнула она и облокотилась на спинку стула.
Лес в Воровайском районе густой, смешанный – сосны, дубы, осины и, конечно же, самосеющийся русский символ – береза. Деревьям не один десяток лет. Они стоят плотной стеной без широких троп, лишь одна разбитая проселочная дорога пересекает лес с запада на восток, сокращая путь до десятка километров между двумя райцентрами – Грушином и Воровайском. Правда, пользовались этой дорогой довольно редко, разве что в случае крайней необходимости и если кто-то хотел, чтобы о его передвижениях никто не узнал, как это недавно сделал, к примеру, Кротов, когда отправлялся на встречу с Коньковым. А так – всего восемь километров объезда, зато по широкой асфальтированной трассе. Правда, асфальт уже кое-где потрескался, но в целом, по русским понятиям, дорога эта считалась чуть ли не автобаном. Не мудрено, что в таком лесу, раскинувшемся на многие десятки километров, и живность не переводилась всякая. И когда начинался сезон охоты – лес оглашался не только звериным рыком и птичьим щебетом, но и человеческим криком, да еще охотничьими ружейными залпами.
