– Встаю-встаю, вот Катюша приехала, мне теперь получше будет. – Бабушка по-родственному ласково смотрела на хмурого соседа. Катю даже кольнула досада: подумаешь, какая радость этот бирюк! – Вы посмотрите, а потом зайдите ко мне, хорошо?
– Зайду, – отлепился от косяка сосед. Подхватил чемоданчик и по-хозяйски протопал в ванную. Катя не пошла следом – раз так все знает, сам разберется. Она взяла кастрюльку с недоеденной кашей, вышла во двор. Жук радостно подскочил к миске, захлюпал кашей.
Вдоль забора прошла неслышно Марианна, запрыгнула на крыльцо, просочилась в дом. Катя походила среди кустов смородины, понюхала цвет на старом боярышнике, посидела на скамейке у распускающихся пионов… Наконец ей наскучила собственная независимость, и она пошла в дом.
– …Немного осталось, может, день, может, неделя, – услышала она голос бабушки. – Вы уж не оставьте девочку мою, заклинаю вас. У нее ведь никого нет, кроме меня. И поддержать в жизни некому. Вы человек порядочный, надежный, обещайте помочь, если что. На вас только и надеюсь.
Катя обмерла. По всей видимости, бабушка обращалась к нелюдимому соседу, и речь шла о ней, Кате. Да как она может, совсем чужому человеку!..
– Не волнуйтесь вы, Катерина Васильевна, – прогудел в ответ низкий мужской голос. – Она девушка взрослая, сама себе хозяйка. Если что по хозяйству, я, конечно, всегда помогу, только вряд ли ей деревенская жизнь по нраву, она же в Питере живет, вы говорили. Не думайте вы о плохом, бога ради! Что вы все помирать собираетесь! Никто не знает свой срок…
– Я знаю, Николай Петрович, – спокойно сказала бабушка. – Старые знают, поверьте мне. И не про хозяйство я. Вот похороны эти, хлопоты – ей тяжело будет, а помочь некому решительно. И дальше ей одной страшно будет в жизни. Помогите вы, я спокойна буду на том свете.
– От ты, елки зеленые! – громыхнул сосед. – Ну вы совсем, Катерина Васильевна! Конечно, помогу, если нужно будет, только рано вы засобирались. Все! Бойлер я вам починил, пойду, не говорите мне больше нечего, мы еще с вами по грибы сходим!
Катя отскочила от двери, спрыгнула с крылечка. Ей было неловко, что подслушала разговор, который вовсе не предназначался для ее ушей. Но возмущение захлестывало: бабушка, родная бабушка, препоручала ее какому-то хмурому индюку, который даже разговаривать толком не умеет.
«Индюк» вышел на крыльцо, оглянулся, увидел Катю. Мотнул коротко стриженной головой и, не прощаясь, открыл калитку.
Катя тихонько прошла в дом, заглянула в бабушкину комнату. Та лежала, положив поверх одеяла худые сморщенные руки, по форме кисти, по длине пальцев так похожие на ее собственные, что Катя опять чуть не заплакала.
– Бабуля, ты как? – Сглотнув, она склонилась над постелью.
Бабушка открыла глаза, улыбнулась:
– Все хорошо, Катюш. Я тебе сказать хотела, там в комоде, в верхнем ящике, мое завещание и деньги, на всякий случай…
– Ты что, бабуль, какое завещание, что ты говоришь…
– Подожди, дай сказать… Это чтобы ты не металась, если что. Я все приготовила, там платье, белье, туфли. И помни, Николай Петрович тебе первый помощник, если сама не справишься…
– Грубиян он, твой Николай Петрович. Разговаривать не умеет, – насупилась Катя.
– Коля-то? Ну какой он грубиян, он застенчивый очень, и мальчиком такой был, душа нежная…
– Так ты его учила, что ли? – с опозданием догадалась Катя. – Тогда почему по отчеству величаешь?
