Во дни Пушкина. Том 1 - страница 39

На призыв о пожертвованиях откликнулось всего трое… иностранцев, в ратники помещики отдавали то, что похуже, и на французском языке, старательно картавя на «р», молили Бога о победах… И Александр должен был покрывать всю эту ложь торжественными манифестами, в которых восхвалялись до небес «верность и любовь к отечеству, какие одному только русскому народу свойственны: войско, вельможи, дворяне, духовенство, купечество, народ, словом, все государственные чины и состояния, не щадя ни имущества своего, ни жизни, составили одну душу вместе мужественную и благочестивую, толикоже пылающую любовью к отечеству, колико любовью к Богу…».

А эти поля битв, на которых артиллерия носилась по мертвым и раненым! А пожар госпиталей в Москве, когда раненые – их было там около двадцати тысяч – выползали из этого моря огня полуобгорелыми, со страшными воплями, по еще пылающим углям! А эти, забытые на полях сражений, солдаты с перебитыми ногами, которые питались гнившим мясом лошадей и своих товарищей!.. А отступление французов, а в особенности этот страшный день 25 октября, когда при морозе в 25 градусов разыгралась бешеная метель! Призраки в лохмотьях, в женских кацавейках, в простреленных и обгорелых обрывках ковров, с сумасшедшими глазами замерзали на ходу. Люди сходили с ума от ужаса. Люди бешено рвали зубами не только кишки павшей лошади, но даже тела умерших и умирающих товарищей, или взламывали череп только что убитого солдата и с жадностью глотали его теплый мозг. Отставших мучили и добивали крестьяне. Карманные словарики, которые были розданы французским командованием своим солдатам и в которых были такие перлы, как «Господин мужик, я алкаю…», не помогали: господа мужики не понимали столь утонченного русского языка. Часто, когда бородачам удавалось поймать какого-нибудь полуживого француза, бабы выкупали его у них: им лестно было убить француза собственноручно. Когда попадалась в плен большая партия, ее иногда зарывали всю живьем, и те долго ворошились под землей. И если партизаны, вроде Фигнера, прикалывали пленных пиками или развешивали их по деревьям, то и с другой стороны платили тем же: около Гжатска испанцы, португальцы и поляки перебили около двух тысяч безоружных русских пленных…

Иногда страдания несчастных были так невыносимы, что нельзя было терпеть: раз великий князь Константин собственноручно прикончил одного голого пленного, который молил его об этом…

В городах трупы павших, во избежание заразы, сжигали. Часто в огонь попадали еще живые, и тогда страшные крики их потрясали всех. В одном поместье несколько сот пленных французов заперли в морозную ночь в сарай. К утру они все замерзли: так и стояли тесной толпой, примерзши один к другому. В другом месте несколько сот пленных, которых казаки набили в тесное помещение плечом к плечу, частью задохлись, частью умерли с голоду. Голодные, они грызли один другого – что можно было достать зубами. Часто, чтобы поскорее развязаться с ними, ограбив дочиста, запирали в какое-нибудь помещение и зажигали…

А владыка вселенной, maitre de l’univers, бросил остатки своей недавно грозной, а теперь замученной и жалкой армии и помчался в Париж. Но и русские, выступив из Тарутина в числе почти ста тысяч, пришли в Вильну в числе всего двадцати семи тысяч. В Московской, Смоленской и Витебской губернии было зарыто и сожжено более двухсот тринадцати тысяч трупов, а в одной Вильне – пятьдесят три тысячи. Но тем не менее, когда в Вильне эти страшные призраки и людоеды наткнулись вдруг на фургоны с золотом, они, забыв обо всем, бросились на грабеж. Преследовавшие их по пятам казаки тотчас же присоединились к ним…