– Мы сначала к бабе Римме заходили, – с легким оттенком превосходства сообщила Камиля.
– Я понял. Молодцы, Шерлок Холмсы. С рукой что? И с ногой?
Девчонки кое-как, перебивая друг друга, сбивчиво объяснили.
– Запах крови не лучшее, что можно придумать в сложившихся обстоятельствах.
Отец добыл из кармана на поясе фонарь, баллончик с антисептиком, бактерицидные салфетки, спирт и пластырь. Обернулся к Смехнянке:
– Посвети-ка.
Протер руки, размотал пропитавшийся кровью платок, сноровисто обработал и залепил порез. Ненужную больше импровизированную повязку вместе с использованными салфетками аккуратно завернул в полиэтиленовый пакет и спрятал в рюкзак. Повернулся к внимательно наблюдавшей дочери:
– Чего стоишь? Снимай обувку.
– Там колготки.
– Снимай!
Прыгая на одной ноге, Юстина кое-как стянула кроссовок, чуть не упала, неуклюже ухватилась за случившееся рядом дерево. Отец извлек нож, присел на корточки. Придержал ступню и одним движением вспорол тонкую ткань. Отрывисто напомнил Ане:
– Свет!
Та поспешно направила луч ему на руки. Жутко защипало, Юстина сдавленно зашипела. Заклеив пятку, родитель коротко скомандовал – «Обувайся!», – отобрал у Ани фонарь, погасил и уверенно зашагал в сгущающиеся сумерки.
Юстина спросила в удаляющуюся спину:
– Пап, ты знаешь куда идти?
– Да уж не хуже вас. Родителям что сказали?
– Что ночуем друг у друга.
– Эх, вы. А если они созвонятся? Или решат проверить, где вы шляетесь?
– Тогда кранты, – с наигранной бодростью отозвалась Шоста.
– Наладонники не выключайте хотя бы. В зиккурате будем минут через двадцать, там они заработают.
Юстина украдкой глянула на свой. Ну да, нет сети. Об этом никто из них как-то… не подумал.
От набережной отец свернул в чащу и почти бесшумно заскользил по едва различимой тропинке. Подружки старались не отставать. Минут десять все шло нормально, впереди, среди поредевших зарослей боярышника уже замаячила темная громада моста… и тут отец замер. Одно неуловимое глазом движение, и автомат соскользнул у него с плеча и оказался в руках. Юстина остановилась. Смехнянка и Шоста врезались в нее и принялись возмущенным шепотом выяснять, что случилось. Юстина шикнула. В тишине стало отчетливо слышно, как неподалеку трещит кустарник – будто через него продирается слон. Накаркали.
– Быстрее! – отец обернулся и рванул Юстину за руку.
До моста оказалось совсем близко. Через минуту они уже мчались вверх, перепрыгивая через ступеньки. Сзади раздавалось алчное сопение и скрежет когтей по камню.
– Мамочка!.. – ахнула на бегу Смехнянка.
Юстине казалось, что лестница никогда не кончится, а рука вот-вот оторвется. Последний пролет дался особенно трудно. Наверху отец внезапно выпустил Юстину, подтолкнул в спины девчонок, сурово прикрикнул:
– Не останавливаться!
В панике обернувшись, Юстина увидела, что он зачем-то что есть мочи прыгает на краю лестницы и машет руками.
– Папа!
– Кому сказал, брысь отсюда?! – гаркнул отец, не переставая скакать.
Бесформенная туша приближался тяжеловесными скачками.
– Папа!! НЕТ!
В ту же секунду ярко-алая вспышка ударила по глазам и Юстина ослепла. Вокруг, судя по звукам, творилось нечто невообразимое. Девчонки истошно визжали, чудовище выло, только отец не издал ни звука. «Папа!», – одними губами прошептала Юстина, смахивая слезы.
Когда она сумела, наконец, проморгаться, выяснились сразу два обстоятельства. Во-первых, с отцом ничего не случилось. Целый и невредимый, он медленно пятился от края лестницы под защиту хаотично мигающих разноцветных прожекторов. Их на мосту оказалось штук десять. Во-вторых, мохнатый горе-охотник, жалобно поскуливая, спешно и неуклюже ковылял прочь, вниз по ступенькам. Он передвигался на трех лапах, четвертой прикрывая морду. Юстина присмотрелась и тихо охнула – мохнатая туша оказалась не кем-нибудь, а пресловутым ведмедом.
