Тина не рассмеялась, как Мет. Она прищурилась, пытаясь понять, что я хочу сказать, и наконец кивнула:
– Ага, – ответила она. – Слышала, конечно. Мы здесь. Ну и?
– Почти никто даже не задумывается об этом. Они хлопочут по хозяйству, едят, сплетничают, жалуются на жизнь, снова что-то жуют, потом с кем-нибудь переспят, а тут и на боковую пора… и никогда не задумываются о том, где они живут и где могли бы быть.
– Ну почему же. Мне кажется, они как раз только и делают, что мечтают о том, где могли бы быть.
– В смысле, на Земле? Да, они хотели бы пожить бок о бок с Обитателями Сумрака. Они хотели бы, чтобы с неба спустился корабль и увез их прочь от всех наших бед. Ты это имела в виду?
– Да. Именно так.
– Это все равно что вообще не думать о том, где они и где хотели бы оказаться, – возразил я. – Потому что в таком случае им не надо ничего делать.
– А тебе разве не хотелось бы попасть на Землю? – нахмурилась Тина. – Чтобы с небес лился свет, ну и так далее?
Как же мы мечтаем об этом свете. Всю свою жизнь мы тоскуем по нему.
– Конечно, хотел бы, – ответил я. – Но что толку об этом говорить? Я же не на Земле, верно? И, может, никогда туда не попаду. Я в Эдеме. Мы все в Эдеме. И это все, что у нас есть.
Я обвел рукой, указывая на вид, который открывался нашим глазам: порхавшая над самой поверхностью крохотная переливчатая летучая мышь, касаясь воды кончиками пальцев, оставляла на озерной глади искристый след; ветвь белосвета нависала над собственным отражением; блестящие рыбки сновали в сплетении корней у самого берега.
«Хуум! Хуум!» – закричала звездная птица в чаще.
«Ааа! Ааа!» – откликнулась другая.
– Ну да, – согласилась Тина. – Это все, что у нас есть.
Она отстранилась и посмотрела мне в глаза.
Сейчас все было иначе, чем в прошлый раз. Иногда парни и девушки решают переспать, просто чтобы не разговаривать и не думать о том, что происходит. Все равно что уснуть или набить рот едой. Или спрятаться на дереве от леопарда. Поэтому раньше мне не хотелось спать с Тиной. Но сейчас все было иначе. Это не то же самое, что сбежать от леопарда на дерево. Это как встретить его без страха. Я наклонился, чтобы поцеловать ее в нежные, жестокие, насмешливые губы. Я потянулся к Тине. Она придвинулась ко мне. Я…
«Гааааааар! Гааааааааар! Гааааааааар!»
Донесшееся из Семьи гудение эхом отразилось от скал. «Гааааааар! Гааааааааар! Гааааааааар!» Омерзительная какофония: звуки не сочетались друг с другом. «Гааааааар! Гааааааааар! Гааааааааар!» – раздавалось с поляны Круга. «Гааааааар! Гааааааааар! Гааааааааар!»
– Сиськи Джелы! – прошипела Тина, приподнялась и села.
Мы много раз слышали этот призыв. Так звучал сигнал всей Семье собраться на поляне. Это была Гадафщина. Видимо, старейшины наконец договорились о днях и годах, решили, что пора настала (с прошлой Гадафщины минуло ровно триста шестьдесят пять дней), и велели Каролине и остальным членам Совета достать рога, сделанные из полых веток, и созвать всех новошерстков и юношей, которых только смогут найти, чтобы те протрубили сбор.
«Гааааааар! Гааааааааар! Гааааааааар!»
Звук противный, но слышен хорошо. Зов разносился по долине, брюзгливый, как сами Старейшины. Он долетит и до охотников на шерстяков в снегах на Холодной тропе. И до тех, кто выкапывает черное стекло у Проходного водопада. И до тех, кто ищет пеньковицу наверху, у снежной глыбы Диксона. И все они поймут, что это значит.
