Его глаза дрожали от череды воспоминаний. Чуть менее уверенно Бролен добавил:
– Вот. Очень кинематографично, правда?
Он понимал, что не сможет выразить все пережитое тогда, все эти трансформации. Вращение Колеса Времени открылось ему благодаря камням. Запечатленные в камне неизвестные люди, мгновения их бытия, улыбались и плакали; казалось, горечь времени усиливает собственные горькие размышления Бролена. Он жил сегодня и не имел права спорить с этим фактом.
Орегон опять вовлек его в неудержимый вальс сменяющих друг друга времен года, и Бролен – постаревший, уязвимый в своей искренности – снова окунулся в глубины озер и холодных рек. Он не излечился от ран, просто набрал немного сил у порывов ветра пустыни и мудрости истории. Он смирился и нашел такой ответ: перестать быть никем.
– Я стал частным детективом, чтобы расследовать преступления – а это я умел лучше всего. Любопытно, что у меня открылся талант разбираться в психологии преступников. Я решил не закапывать его в землю и помогать тем, кому он мог бы быть полезен. Полагаю, нет ничего худшего, чем узнать однажды, что тот, кого любишь, вдруг исчез. Поэтому-то я и занимаюсь исключительно делами, связанными с пропажей людей. Многие из этих людей просто сбегают, иногда причиной бегства становятся преступления. Я приношу их семьям ответы, пусть даже самые тяжелые из возможных, но никогда не оставляю их в неведении.
Допив, Бролен посмотрел на Аннабель. Она смотрела на него странными глазами, чуть открыв рот. Несколько раз моргнув, она, казалось, вспомнила, где находится.
– Что сказать. Я…
Слова застыли у нее на губах. Ей хотелось рассказать о множестве вещей, доверить свою боль, насытиться его пониманием, его дружбой. Рассказать о Брэди, ее пропавшем супруге, вздрагиваниях каждый раз, когда хлопает дверь, безумной надежде на то, что это он, об одиноких ночах, жизни в ожидании, закрывавшей ей дорогу к чему-то иному. В словах Бролена и ее чувствах проскальзывало взаимопонимание; однако было отчетливо ясно, что открыться она не сможет.
Бролен смотрел на нее, не отрываясь, однако она не заметила в его взгляде ни влечения, ни желания, словно Бролен был лишен всего этого, и потому в его взгляде есть лишь снисходительность и рабочий интерес.
– Все в порядке? – поинтересовался он.
Аннабель сжала горлышко бутылки и сдержанно прошептала «да». Океан продолжал обрушивать волны к их ногам, природа была неутомима.
– Не думал, что смогу посмотреть на звезды отсюда, – заметил Бролен. – Видно плохо, но и то, что видно, кажется прекрасным.
Аннабель втянула голову в плечи, прижав к лицу мех воротника, и продолжала молчать.
Затем они еще час провели на пляже, разговаривая обо всем и ни о чем, впрочем, избегая серьезных тем, которые будоражили ее душу, заставляли вспоминать вкус слез. Нью-Йорк – город десяти миллионов одиночеств, и хотя исключения, конечно, бывали, Аннабель не стала подобным исключением.
Вдалеке замигали огни грузового судна, подходившего к новому Вавилону. Наступала ночь.
В аду нет ничего хуже звуков. Рейчел понимала это каждую минуту, каждый час, каждый день, проведенный здесь, среди проклятых. Место было просторным, крики людей раздавались приглушенно но, по правде говоря, редко.
Рейчел Фаулет, двадцати лет, съежилась, прижавшись к скале. Непрерывный поток воды больше не качал ее, как прежде, в ее первых снах; паника ушла. Сейчас она чувствовала себя безумной, ей казалось, что она ощущает струйку воды, вытекающей из-под скалы. Что видит потоки слюны, стекающей с морды чудовища,
