Начались тридцать шесть часов ада. Метания по ветеринаркам, мокрые кровавые пеленки. Пока ждали обследования в одной из клиник, я поставил собаку на газон. Она героически ковыляла, пытаясь делать все как обычно. В два часа ночи Лиза стала быстро-быстро перебирать лапами и не откликалась на имя. В ее ушах уже шумели сосны Заповедного леса, и такса спешила к ним изо всех оставшихся сил. К утру воскресенья она потеряла сознание. В приемном покое последней клиники Лизавета несколько раз начинала выть, но сразу же замолкала, когда чуяла наши руки.
Мы ждали исхода операции во дворе, говорили о том, как повезем Лизавету домой и что нужно будет сделать для ухода за ней. Стоял прекрасный октябрь, и над нашими гудевшими от усталости головами шелестели облетающие каштаны. Совсем как на поляне за городским театром, где собака любила играть. Кого мы пытались обмануть? Никого. Каждый хотел сделать хоть что-то, чтобы другому не было так больно до оглашения приговора. Возвращение домой с пустой переноской было чудовищным. По дороге мы пили водку в каком-то баре у метро, и нас не брало. Страшнее всего оказалось войти в тихую пустую квартиру и увидеть на ковре посреди комнаты осиротевший черный мячик.
Ветер, ивы над кручей, над ивами тучи. Там, на старом деревенском кладбище, рядом с могилами так и не встреченных тещи и тестя, спит моя первая собака. Моя порванная струна.
Знаешь, Лизка, пройдет много лет, мы снова застелем комнаты пеленками и вспомним, что раньше у каких-то там народов белый цвет считался траурным. Я опять буду носить тебя по лестнице на руках, как носил щенком. Буду целовать редкие седые усы, и это самое малое, чем я смогу отплатить тебе за тоненькую песенку любви. И пусть в те дни, жестокие и неизбежные, нашу семью-стаю не покинут доброта и терпение.
Даже видя тело собаки, помните: собаки не умирают. Они часть Стаи, а Стая как союз всех людей со всеми собаками никогда не исчезнет. Просто чтобы началось что-то новое, прежнее должно завершиться. Новое тоже уйдет в свой черед, уступая новейшему. Снова и снова нам на смену придут новые щенки и новые люди. А мы… что мы? Если заслужили при жизни, то на опушке Заповедного леса нас встретят старые собаки и поведут заросшей охотничьей тропой на поляну, где все еще горит древний костер и в его треске слышны слова вечного Договора.
Давно. Почти не помню. Иногда вспоминаю во сне.
Хотелось есть. Спать. Опять есть. Тепло. Мягкое влажное поглаживание. Хотела есть и плакала. Это помогало, сразу была еда. Еще были звуки. Ворчание и писк. Непонятно.
Запахи. Самый лучший запах Старшей-Самой-Своей. Она пахла едой и грела. Был Старший-Свой, нюхал и лизал. Были Другие-Свои, много. Я ела и спала, меня ласкали. Хорошо. Плохо, если не чувствуешь запах Старшей-Самой-Своей. Я плакала, и тогда Она приходила. Снова становилось хорошо.
Потом появился свет. Я от него чихала. Стали приходить Большие, они не такие как мы, но тоже Свои. Гладили. Иногда я оказывалась высоко, не там, где тепло, и меня снова гладили и ощупывали. Было страшно, и я плакала. Но Старшая-Самая-Своя ворчала, и меня сразу к Ней отпускали. Я ела и засыпала. Старшая-Самая-Своя осторожно ложилась так, чтобы я была почти под Ней, это очень тепло и уютно. Весь мир исчезал, оставался только Ее запах.
Перестала мерзнуть. Стало все интересно. Ползала и нюхала. Старшая ворчала, и тогда я подолгу смирно лежала рядом с Ней. Потом снова уползала нюхать.
