На этом император и генерал, не прощаясь, расстались. Романов после ухода Рузского сидел, понурив голову без движения и без всяких мыслей. Он оцепенел от происшедшего. Его состояние передалось Матвею Васильеву.
«Ники тебе надо было арестовать их», – с большим сомнением про себя сказал Матвей.
Однако в душе Васильев все же подумал, что у императора никаких других вариантов на тот момент не было. Нам сегодня легко давать советы, когда мы уже знаем, что может случиться. А вы попробуйте встать на место Романова. Что ему нужно было пролить русскую кровь? Или сменить командующих фронтами и начальника Генерального штаба? В то время, когда по всей линии фронта ситуация стабилизировалась? А победа над Германией уже была практически выиграна? Матвей был твердо уверен, что Ники этого никогда бы не принял таких решений. Это была драма семьи Романовых, и она стала катастрофически развиваться.
В этот же день Рузский сообщил Алексееву о просьбе Романова и тот без промедления оповестил всех командующих фронтами, чтобы они прислали в Ставку собственные мнения насчет отставки Николая II. Ответили все, кроме командующего Черноморским флотом адмирала А. В. Колчака. Адмирал, извещенный, о проведении плебисцита своего ответа не прислал, высказав своим поступком полное пренебрежение к императору. В своих ответах командующие фронтами за исключением командующего гвардейской кавалерией хана Нахичеванского высказались за отречение царя от престола. Русские генералы, нисколько не задумываясь, решили судьбу императора и его семьи, поставив своим решением народы России на край пропасти. Но будущее покажет, что это решение решит и судьбу многих из них. Позже они пожалеют о том, что сотворили собственными руками, но будет уже поздно, к этому времени слишком много воды утечет.
Между двумя и тремя часами пополудни генерал Рузский в сопровождении генералов Данилова и Савичева снова явился к Романову, и вывалил перед ним на стол целую кучу телеграмм. Ники, сильно волнуясь и меняясь в лице, стал поочередно брать в руки клочки бумаг, и беззвучно шевеля губами, начал мучительно читать их. Император не верил своим глазам тому, что было написано в телеграммах. Можно было подумать, что он заучивал их. Его ошеломили ответы командующих фронтами. Понимая, что произошло Ники, словно окаменел. Романова опалило чем-то горячим, у него закружилась голова, в глазах появились темные пятна. Вся жизнь замелькала бесформенными клочьями. Ники никак не ожидал, что прочтет в телеграммах страшные слова. Как его генералы могли так поступить? Как они могли изменить присяге? Как они могли предать его? Ведь он верил им как самому себе. Как можно поступать так во время ведения войны? У него это в голове не укладывалось. Особенно государя потрясла телеграмма вице-адмирала Непенина, которого он очень уважал и ценил как выдающегося морского начальника. Впервые Романов не смог скрыть своего сильного душевного потрясения. Его лицо покраснело как кумач, а глаза загорелись лихорадочным блеском. В его голове было много непривычных и горьких мыслей. Внутренним чутьем император понял, что ему не удалось избежать великих потрясений. Паразитическое окружение, в конце концов, подточило и разложило его самого. Что теперь будет с Россией?
Наступило непродолжительное молчание. Ники охватило негодование. Наконец Романов вскинул удивительно синие глаза на Рузского и, сохранив величественный и достойный вид, сказал, что он пойдет, на все что угодно ради спасения России, и что он готов отдать власть, чтобы избежать большой крови, но от этого сдерживает то, что его решения могут не понять армия и казаки.
