В доме было тепло, чисто и уютно. В углу стояла большая русская печь, рядом кровать с подушками, уложенными пирамидой. У окна большой деревянный стол. Мебель была старая, похоже, начала века, но еще крепкая. Дверцы с резным орнаментом. Нечто похожее он видел в деревне у бабушки своего друга детства.
– Садись, милок, отдыхай! В ногах правды нет.
– А как село-то ваше называется?
– Зерце.
– Странно. У меня на карте такого названия нет.
– Оно очень маленькое, поэтому не на всех картах имеется.
– А как нам выбраться-то от вас?
– Как проедете все три дома по улице, влево пойдет небольшая сельская дорога. Ее почти не видно за совсем крошечной группой деревьев, но она там есть. По ней будете двигаться с километр, до перекрестка с большой седой елью в самом центре. А там идет грунтовая дорога на Быстричи. Оттуда уже двинетесь в сторону Ровна тоже по грунтовке!
– Но эта маленькая дорога, о которой вы говорите, тоже на карте не обозначена. Мне казалось, что карты у нас достаточно точные.
– Они-то, может быть, и точные, но только этой дороги на карте и впрямь нет. Мы в прошлый раз с таким же как ты капитаном-танкистом на его карте так ее и не нашли! Ведь сюда к нам, пожалуй, только танкисты и могут заехать.
– Надо же такое! Вы здесь проживаете словно в каком-то Берендеевом царстве. Значит, получается, что официально вас нет: ни деревни, ни дорог!
– Ну, можно и так сказать!
Виктор огляделся. Чувствовалось, что старик был аккуратистом. В комнате прибрано, в углу напротив входа висит, скорее всего, икона, которую не видно, потому что она завешена белым полотенцем, расшитым украинскими народными мотивами. «Наверное, хозяин, когда услышал грохот наших танковых двигателей, предусмотрительно закрыл свою икону от постороннего глаза», – подумал капитан.
Пахло свежим хлебом и парным молоком. Взгляд гостя блуждал по стенам, на которых висело много фотографий.
– Хорошо здесь у вас!
– Следим за домом, – с гордостью в голосе произнес старик.
– А где ваша хозяйка? Кто поддерживает порядок?
– Моя хозяйка давно уже у Господа. А порядок поддерживает моя младшая дочь, она живет с семьей в соседнем доме.
– Понятно. Хорошо, что вы не один. А как к вам обращаться?
– Зови меня Тимофей Кузьмич! А как тебя зовут?
– Виктор.
– Победитель, значит, на латыне!
– Я обратил внимание, Тимофей Кузьмич, что вы хорошо говорите, без обычного украинского акцента. Такое редко встречается в ваших краях – сельская местность и в такой области на западе Украины…
– А я русин, родом со Львовщины. Мои предки всегда говорили на русском. Это их родной язык. Вот и я до сих пор на нем говорю. Все меня здесь понимают уже много десятилетий, и я их понимаю. Что же еще? Так и живем! Ну ладно, капитан, ты посиди немного, а я пойду чай поставлю.
– А можно фотографии посмотреть?
– Смотри, конечно! – старик довольно бодро, но чуть прихрамывая на правую ногу, пошел на кухню.
Азарин встал и подошел к одной из стен. Он уже обратил внимание на старое, ставшее коричневым от времени, фото, расположенное в центре большого панно, состоявшего из приклеенных на большой картон других фотографий, а также красивых довоенных и дореволюционных почтовых открыток и каких-то вырезок из журналов и газет.
Отдельно здесь располагались фотографии с Николаем Вторым и членами царской семьи.
На коричневом фото сидел на стуле бравый молодой мужчина в новенькой форме пехотинца времен Первой мировой войны. Лицо с тонкими чертами истинного славянина, лихо закрученные усы – все в нем вызывало невольную симпатию. На груди молодца сияли два солдатских Георгиевских креста. Голова его была приподнята, смелый взгляд направлен прямо в камеру. Зачесанные вверх черные как смоль волосы образовывали над левой бровью большой завиток, старательно уложенный каким-то кремом. На лакированных начищенных сапогах бойца застыли яркие разводы света, упавшего на них в момент съемки. Фуражку он держал на коленях.
