– Хм, – с иронией посмотрел на кургузого дядьку Кравченко. – Что-то ты не похож на сурового челябинского мужика…
К Сан Санычу, конечно, подойти с этим нетрудно. Но надо хоть понять, что это за мужичок.
Боец улыбнулся этак смущённо. Но сказал довольно жёстко:
– Так я и не мужик. Мы, казаки, мужиками никогда и не были.
Ух ты! Алексею понравилась этакая упрямая решительность в ситуации, когда просящему выгоднее было бы пропустить подколку.
– Всяко разное я могу делать по-нашему, по-уральски, – рассудительно закончил фразу казачок. – Атаман, ну, наш, на районе, сказал, что из меня пластун хороший получился.
На фоне его маленького роста и простецкой физиономии, излучавшей, казалось, только добро, это звучало забавно. Но интересно. Ишь ты, пластун! Спецназовец казачий!
– А чё ты про казаков заикался? Что папаху, мол, снимать не хочешь?
– Про каку папаху? А! Щаз же формируют вооруж… это, армию. Видишь, как нас всех одели. Мы уже не разно… это, не разнопёрстые.
– Так с папахой-то что за история?
– Ну, эта… Тут был щас парад. Смотрю – казаки идут. Ёлки-палки, думаю, надо же к своим попасть! Вот. И… Вот и подошли мы к комбригу. Так он лично разрешил папаху носить. Можно и в своём подразделении носить. А к казакам не отпустил, нет. А мне-то к своим-от лучше же. Я ж казачьему-то умению обучен. А шо за химик из меня?..
Так и разговорились. Пообещал Лёшка перемолвиться с тем же Бэтменом. Но уже в процессе разговора с муж… э-э, с казаком постепенно сдвигал своё мнение к тому, что тот вполне подошёл бы и ему самому.
Как следовало из рассказа, подвигли уральского не мужика, но казачка на донецкую войну два обстоятельства – трагедия в Одессе и ревность по отношению к своему родному войску:
– Душа-то болит, всё по телевизору-то видать! Во-от. А тут в Одессе-то людей-то пожгли, помните? Ну, я… Я обротился к своёму атаману, говорю: «Как это так? Донские казаки есть, кубанские казаки есть, они там, а мы-от, оренбургские, тута, на диване». А он говорит: «Ну, вот, Витька, понимашь, у нас приказа-то нету! От президента».
– А ты, что ли, реестровый? – тут же спросил казак Митридат.
– Да. Ну вот. Я и грю: «Ну как же тогда нам быть?» А он грит: «Ну, как будет приказ, так-то и двинем».
А потом дальше-то что? Не даёт приказа президент! А в Москве есть такой общественный деятель, помните? Орлов. Тоже казак. Он в Москве и везде. Я говорю: «Костя, надо так и так как-то, чтобы мы тоже принимали участие, казаки-то». А он говорит: «Ну ладно, Витька, решим вопрос».
А есть же общественные организации всяки. И вот через общественные организации, это, с Магнитогорска, им повезли гуманитарный груз. Шестого июня. Ну, в Ростов. Ну, казаки. Ну и я с ними. Костя-то им сказал.
Вот. Приехали. А потом мы – в лагерь. Ну, для подготовки, учебный. А из лагеря уж сюда. Воевать.
– Это ты добровольно остался? Как бы из конвоя сбежал, что ли? Или было предусмотрено, что вы остаётесь?
– Да-а, да-да. Хотя я-то об этом поначалу не знал. Хоть и просился. Я по ходу движения только узнал, что разрешение дали. Всё же оно как-то… не разглашатся.
«Не разглашатся»! Алексей обожал это уральское глотание гласных на конце слов!
– Ну, не сбежал я, значит, а хоть и не президент, а начальство моё, казацкое, разрешило. Уйти, значит, в ополчение-то.
Потом приехали. Там нас собрали – и в лагерь, на тренировку. Ну, там, стрелять и всё такое прочее. Попал я на БТР, вот, пулемётчиком.
