– Может быть, тирамису? Хочу хоть чем-то тебя угостить. Я сегодня при деньгах.
Дочь с нескрываемой иронией глянула на отца.
– Ты платежеспособен?
– С деньгами нет проблем. – Сашка заерзал. – Я нашел высокооплачиваемую работу в Пустополье.
– Странно! – Она явно заинтересовалась, даже отложила в сторону планшет, даже сняла очки. – Обычно из тех краев едут на заработки сюда. Откуда там может взяться высокооплачиваемая работа?
– Ты же знаешь, я умею устраиваться. – Сашка из последних сил старался казаться беспечным.
– Ты продал машину? – В её голосе звенела приятная тревога.
– Нет, что ты! Я на ней и еду…
– А-а!..
– Я получил аванс.
Дочь заволновалась не на шутку, быстро глотнула воды из стакана, позабыв, что та еще не согрелась.
– Я еду в Пустополье. Завтра. И, вероятно, надолго. Настаивал на встрече, потому что хотел проститься.
– Понятно.
Маша нацепила очки и снова уткнулась в планшет.
– Я еду в Пустополье, – повторил Травень.
– Я слышала. – Экран планшета отбрасывал цветные блики на стекла её очков. – Если тебе понадобятся деньги…
– Деньги есть.
– Откуда? Играл в подземном переходе на трубе? Там тебе дали аванс?
Она открыла сумочку. Деньги извлекла быстро, видимо, точно помнила, в каком из кармашков они лежат.
– Тут двадцать тысяч, – она кинула на стол сложенные вдвое розовые пятихатки. – Больше дать не могу. Не возьмешь – обижусь.
Это любовь или дочерний долг перед стареющим отцом? Нет, скорее всего, минутная концентрация, вспышка дочерних чувств и последующее, мгновенное охлаждение, отвержение, отторжение.
– Я отдам, Маша.
– Это в том случае, если ты вернешься, – рассеянно отозвалась она.
– Как я могу не вернуться? – изумился Травень. – Пусть там э… вооруженное противостояние, но я ещё вполне способен…
– Да ты способен. Сначала Афганистан. Ну, в том случае, положим, у тебя не было выбора. Но потом! Первая Чеченская война, вторая Чеченская война… А ведь тогда у тебя уже была я! Но ты оставил нас, ты пошел воевать. Добровольно!
Такой он её никогда не видел. Горячится, почти кричит. Посетители кафе за соседними столиками посматривают на них с веселым изумлением. Дочка воспитывает отца! Молчи, Травень! Дай ей высказаться. Лучше уж так, чем холодная отстраненность.
– …вспомни, в каком виде ты вернулся в Москву в нулевом году?.. Я понимаю мать! Я благодарю Лену. Она заботилась о тебе, но и её ты достал. Всё, что ты умеешь толком делать – это воевать и играть на своей трубе!
– Твоими устами говорит сейчас мать. К этому я способен относиться с пониманием, но…
– Конечно! – Дочь подняла на него глаза. – Ты ещё вполне способен снова жениться на какой-нибудь парикмахерше…
– Маша!
– …или маникюрше, или продавщице из галантерейного ларька.
– Ты о чем это? – Травень из последних сил старался казаться строгим.
– Ты предпочитаешь доступных женщин достойным…
– Это твоя мать…
– …как и большинство мужиков!
– Победоносная концовка!
Но дочь умолкла, благоразумно не желая продолжать бессмысленную пикировку с отцом на пороге войны.
