Воинский дискурс: три источника, три составные части - страница 34

Борьба с армией «двунадесяти языков» не нашла отражения ни в текстах переизданий пехотного устава, вышедших в 1813 и 1816 году, ни в «Воинском уставе о линейном учении» 1820 года, где также ни слова не говорится о храбрости, как важнейшем солдатском качестве, которое необходимо вырабатывать для воспитания победоносной армии: только марши, контрмарши, деплояды[48], построения и перестроения, захождения, вздваивания, смыкания и размыкания и команды, команды, команды… Они даже не содержат никаких указаний, как должна производиться собственно атака неприятеля.

Правила производства атаки, правда, сохранялись в кавалерийских уставах. Но в «Воинском уставе о кавалерийской строевой службе» (1819) глава XI особо освещала правила «Об отступлении или ретираде», причем эта глава предшествовала главе «О атаке». Атакующим эскадронам, в полном соответствии суставами 1797 года, полагалось «идти на неприятеля сколь можно осанисто (!!!) и стараться быть совершенно сомкнутым в рядах; ибо от сего наиболее зависит успех в атаке» [68, с. 179]. Атака описывалась фантастически. Отмечалось, что «ежели передний эскадрон не мог ворваться в неприятеля, встретив непреоборимый отпор, то тотчас отступает самопоспешнейше направо и налево», очищая место следующему, который, «выдвигаясь умеренной рысью»[49], тоже только старается врубиться в неприятеля. Как будто неприятель станет терпеливо дожидаться окончания этих замысловатых эволюций перед своим фронтом, а не сядет мгновенно на плечи показавшим тыл горе-кавалеристам, о чем, кстати, недвусмысленно предупреждало наставление «О службе кавалерийской».

Нетрудно заметить, что все, составлявшее дух уставов 1755 и 1763 года, рассматривавших успех атаки через сильную скачку, жестокий удар и доброе употребление палашей, за что боролся А.В. Суворов, и что принесло русской кавалерии славу при Рымнике и Фер-Шампенуазе (1814), устав предавал забвению. Непреоборимый отпор рассматривался как достаточное основание для оправдания неудачи. Устав вообще полагал за благо кавалерийскому командиру хладнокровно ожидать, пока неприятельский строй не придет в расстройство от артиллерийского огня и только потом производить атаку.

Приходится признать, что аракчеевщина, поразившая самый дух армии после краткого мига величайшего ее торжества и славы – победоносного окончания наполеоновских войн, – была предопределена дискурсом довоенных уставов. Отечественная война только чуть отсрочила «торжество ранжира».

Некоторое время армия еще держалась благодаря строевым офицерам и генералам, вынесшим на своих плечах всю тяжесть борьбы с Наполеоном. До 1825 года при штабах армий вышло немало служебных документов, авторы которых явно пытались компенсировать парадно-строевую направленность уставов. В особенности преуспели в этом в 1-й армии, в которой вышел ряд интереснейших наставлений: «Наставление ротным командирам в пехоте» для мирного (1820) и военного (1822) времени, «Правила рассыпного строя или наставление о рассыпном действии пехоты» (1818) и, наконец, замечательное «Краткое наставление о полевой службе для пехотных солдат» (1823).

В первом из них в первом же параграфе обязанности офицеров очерчены были значительно шире, чем в уставе 1797 года: «Командиры… обязаны не только заняться обучением людей по части фронтовой и амуниции и присмотром за исправностью оружия, но и образовать понятия их о звании и обязанностях солдата, стараться исправить нравственность и вселить в них дух воинственный, сопряженный с любовью к начальникам и усердным повиновением их приказаниям» [111, с. 1–2]. Воспитательная направленность документа очевидна – прошедшим не одну войну строевым командирам было ясно, что воюют и побеждают живые люди со всеми их добродетелями и пороками, а не машины для стрельбы и маршировки. Стремление воспитать в солдате