Запела отпущенная тетива, стрела впилась Ревуну в горло. Лемут с хрипом повалился наземь, в широкие листья земляники. И точно в ответ, из леса, с той стороны, куда скрылись остальные Ревуны, долетел слабый крик. Он нисколько не походил на вибрирующий вой Волосатых; он вообще не был похож ни на что, когда-либо слышанное на берегах Атабаска. В лесу непрерывно шла охота одних на других: предсмертные крики птиц, белок, зайцев и оленей были хорошо знакомы пастуху, не один год прожившему возле лорсиного загона. Но этот мяукающий вскрик, этот жалобный плач – кто мог его издать? Даниэля передернуло. После того, как погибла Элисия, у него щемило сердце при виде раненого или убитого зверья, и от криков подранков сжималось горло.
Он направил Сат Аша к дому. Убитого лемута он зароет позже, а сейчас надо торопиться к лорсам.
Его подопечные бушевали в загоне. Огромные звери никак не могли успокоиться после нашествия лемутов, их рев сотрясал окрестный лес. Сат Аш вновь рванулся со всех ног, чуя неладное; у Даниэля заныло в груди. Затем он расслышал голос Сильвера. Пес взлаивал и подвывал – то горестно, то злобно, словно рассказывал лесу о постигшей его беде.
Серый Ветер примчался к загону и остановился, храпя и вздрагивая. Загон был сооружен очень просто: часть леса была отгорожена двумя рядами бревен, которые Даниэль прибил к стволам так, чтобы лорсята не подлезли под нижние, а взрослые лорсы не перепрыгнули через верх. Затем полученное пространство он разгородил еще раз, и по обе стороны перегородки обитали две лорсиные семьи: два молодых самца, которые гордо держались поодаль друг от друга и никогда не подходили к внутренней границе, и шесть лорсих с телятами. Лорсихи были не прочь пообщаться с соседками и часто собирались у перегородки в одно маленькое стадо, которое мирно паслось и хрупало ветками, а лорсята в это время резвились, как всякие малыши. Самцы же были всегда настороже, вслушиваясь в звуки Тайга и принюхиваясь к его запахам. Уезжая в Атабаск-На-Закате, Даниэль обычно отправлял в загон и Сильвера: верный пес оказывался под защитой лорсиных рогов и копыт, и ни один волк не рискнул бы сунуться за изгородь, чтобы задрать собаку.
Даниэль скатился с седла и опрометью кинулся ко входу в загон; выдернул из пазов и отбросил верхнюю слегу. Перепрыгнул через нижнюю, крикнул:
– Сат Аш! – и помчался через изрядно потоптанный и погрызенный лорсами подлесок туда, где тревожно и яростно ревело стадо.
Сат Аш махнул следом, обогнал хозяина и скрылся за стволами. Даниэль бежал со всех ног. Где же звери? Наконец он увидел: впереди ходуном ходили ветки, мелькнул серый круп лорса, затем показалась белоногая лорсиха. Она дернула головой, заметив хозяина, – и вдруг гигантским прыжком скрылась в зарослях. Из подлеска вынырнул разъяренный Одживей – Ноги Как Дуб – глава семьи, молодой воинственный самец. Его отрастающие после зимы рога были еще совсем мягкие и не представляли опасности; однако пастух всей кожей почувствовал, как еще миг – и на него обрушатся тяжелые копыта. Даниэль прянул назад, скользнул за ближайшую осину. «Одживей, – позвал он мысленно, вкладывая в зов всю свою привязанность к лорсам, все спокойствие и уверенность в своих подопечных. – Оджи, Оджи, умница мой».
Храпящий лорс остановился, опустил голову. От его тяжкого дыхания колыхались листья пальмы у ног прильнувшего к стволу Даниэля. «Не узнал? – ласково продолжал пастух. – Не узнал хозяина?» Лорсы, конечно, не понимали его мыслей, однако хорошо воспринимали настроение, и за неполный десяток лет, что он работал со зверями, Даниэль наловчился с ними обходиться.
