В полном соответствии с правилом я задаю вопрос. Просто и в лоб.
– Слушай, мы же с тобой столько не виделись. Расскажи, что ты делал эти годы?
Филька довольно щурится.
– Эх, сколько видано! С тех пор, как мы в этом зале твою свадьбу гуляли, столько всего утекло.
– Помнишь, значит, свадьбу.
– Конечно, ваш стол стоял там, где сейчас бар, а я у окна сидел, под постером. Кстати, Вера тебе еще не надоела? Сколько лет можно яйца в одно гнездо складывать, м-м-м??
– Еще нет.
– А то смотри, могу профессионалку подкинуть! Бедраж, шапочки для близнецов – четвертый номер, гнется, словно пружина, но не ломается. О деньгах не думай, все за счет заведения!
– Филька, ты же о себе начал, а на меня перешел. Не дело, братишка!
– Тоже прав, вот где ты прав, там ты прав, ничего не могу сказать. Есть среди вас всякие, воображают много, ходят фертами, а задница в заплатах.
– Ты о ком?
– Да о твоих дружках из общества психометристов. Мотла знаешь?
– Знаю.
– Я с ним вместе в строительном управлении пахал, лет пятнадцать назад. Был не лучше других: воровал, где мог – не стеснялся, пиво вечером вместе принимали, девку-нормировщицу в углу обжимал. А теперь, психометрист, психометрист, герой нашего времени! Я ему говорю как-то: ты про Краснодеревщика слышал? А он мне дурачка строит, – какой такой Краснодеревщик? А я ему говорю, этой мой прадед. Когда твои родственники на Привозе гнилой селедкой торговали, про моего слава на всю империю шла.
– На какую империю?
– На Российскую! Ты что, забыл? Краснодеревщик ведь и твой прадедушка, не только мой.
Да, научный факт – Филька такой же потомок Краснодеревщика, как я. И даже больше, он ведь по мужской линии, прямой наследник, а я через бабушку. Был бы прадед Хаим жив, ох и устроил бы он головомойку незадачливым потомкам, за сидение в ресторане, скабрезные разговоры, и вообще. По совокупности.
– Ну, так я отвлекся! – Филька закурил новую сигарету, небрежно бросил зажигалку на стол и крепко приложился к бокалу с вином.
– Когда вы свалили, начал и я подумывать о прогулке за бугор. Израиль меня не привлекал ни тогда, ни сейчас, и я рванул в Германию. Мазанул там, подмигнул тут, короче, через три месяца меня выпустили из резервации на вольный воздух Неметчины. Денежки у меня с собой были, и я их тут же вложил в шпиль-халле, зал с игральными автоматами и пивом. Хоть номинально я владел половиной этого заведения, но пахал, будто последний турок. Разносил кружки, мыл посуду, подметал, чистил заблеванный немцами сортир, лишь бы не платить лишнюю копейку. Ложился в три ночи, вставал в десять утра с дурной головой и – бегом в заведение: привести в порядок, надраить, прикупить, чего не хватает. Зарабатывал совсем даже неплохо, приварок катил жирный, но через полгода мне такая житуха остохренела, а еще через полгода продал я свой пай и укатил в Швецию. Почему в Швецию? А бабы мне ихние нравились, гладкие, ухоженные кобылки. Вот я и решил вволю покататься, пока не повязала меня очередная Вера.
– Оставь ты Веру в покое, я тебя прошу! Не завидуй так явно.
– Завидуй, ха-ха! – Филька даже поперхнулся дымом. – Она ж тебя захавала с потрохами, мальца неразумного. Что ты видел в своей жизни, кого знал! Поди, первая она у тебя?
– Первая и последняя.
– Моим врагам такое счастье.
– И многих успел завести?
– Да не очень, пока я еще не вышел на такие деньги, когда убивать начинают. Толкусь на своем пятачке, живу сам, даю другим. Вокруг меня знаешь, сколько народу кормится? И все благодаря Швеции.
