Жена моя, Вера – женщина с консерваторским образованием и прекрасным голосом, дружбу со «старыми психами» переживала бурно, даже болезненно. Поначалу она отнеслась к ней, как к минутной забаве. Следуя советам мудрых подружек, она окружила меня еще большей заботой и любовью, в порыве компенсировать эмоциональную нехватку, которую, по их мнению, я пытался восполнить. Не пошло. Тогда начались скандалы и упреки. Не помогло. Самым правильным выходом из этой ситуации был бы развод.
Моя жена – очень красивая женщина. Мы прожили вместе много лет, но до сих пор, когда она, вернувшись с работы, переодевается в спальне, мое сердце начинает дрожать. Семейные пары с нашим стажем давно перестают стесняться друг друга, и обыкновенное снятие юбки начисто утрачивает сакральный смысл. Но не у нас. А шестнадцать лет назад я терял самообладание при виде ее бюстгальтера, забытого на спинке кровати. Разводиться в такой ситуации немыслимо.
Выход нашелся сам собой. Однажды, забывшись, я затянул один из напевов, услышанных на сборище «старых психов».
– Что ты такое мурлычешь? – жена прибежала из другой комнаты. – Ну-ка, ну-ка?
Я повторил. Она слушала, будто зачарованная.
– А еще?
Я напел еще, и в тот момент вся наша жизнь перевернулась. С тем же напором, с каким она сопротивлялась психометрии, Вера погрузилась в изучение напевов. По ее требованию я приносил на сборища карманный магнитофон и записывал. Женщин туда не приглашали, и Верино увлечение довольно долго оставалось нашей семейной тайной.
Вообще-то женщины у психометристов не поют, но ради сохранения семьи я готов был пренебречь большим, чем простое нарушение условностей. Тем более что под влиянием напевов жена не только примирилась с моим образом жизни но и сама начала принимать в нем участие. Я ликовал мне казалось будто выход, наконец, найден, но как выяснилось я собственными руками выстроил куда более запутанный лабиринт.
Вера снова начала петь. Сначала только для меня, потом для ближайших подруг, а потом на публике. Исполняла она, разумеется, напевы психометристов и популярностью пользовалась просто бешеной. Старики, услышав об этом, несколько охладели ко мне. Я пробовал говорить с Верой, но бесполезно.
– У каждого своя дорога в психометрию, – заявила она. – Ты идешь своей, не мешай и мне идти по своей.
Слова оказались вещими, Вера прочно застряла на пути, сделав его целью и средством. Ее вполне устраивает вечное положение начинающей, причастной без всяких обязательств. С тех пор прошло много лет, но ничего не переменилось.
В Израиле подобных моей жене оказалось довольно много. Вера быстро завязала знакомства, обросла связями. Женщина она яркая, к ней тянутся. Какие-то лихие бабенки сочинили слова к мотивам, высокопарный набор глупостей, нравящийся публике, и – пошло-поехало. Сначала выступления в клубах, потом на профессиональной эстраде. Пластинки, кассеты, концерты. Тайну, сомнение и грусть моя жена разменяла на стертые монетки популярности. В исполнении «старых психов» эти напевы открывали вход в иную реальность, моя жена, напичкав их бустерами, синтезаторами и удобрив словами, обратила в расхожие мелодии, которые играют в свадебных залах. Но зато в нашем доме появились деньги.
– Нравится? – переспросил Мотл. – Доводилось слышать?
– Конечно, – отвечаю я, – конечно, доводилось.
– Нам очень нравится, просто балдеем. Я эту кассету каждый день гоняю, а иногда по два раза. Вернетесь, передайте певице благодарность от всей нашей общины. Вы ведь знакомы?
