Вокруг света с десятью су в кармане - страница 28

– Вы довольны, – сказал он, – и я тоже.

– Не меньше меня, – ответил Лаваред, – потому что дело касается открытия, сделанного одним из моих соотечественников.

– А я говорю, – возразил англичанин, – что я более доволен, чем вы… потому что если французский моряк первый увидел место сближения двух морей, то английский моряк первый предвидел, куда должен был прибыть ваш соотечественник.

Это было верно, и британская гордость имела оправдание. В 1831 году командир Пикок, недолго думая, точно определил линии сообщения между двумя океанами; железная дорога, а затем канал оправдали его предположения. Также шотландец Патерсон один из первых предвидел значение американского перешейка, названного им «ключом мира», и хотел завоевать его для своей родины. Он был побежден и прогнан в 1700 году испанским генералом Томасом Херрера, которому за это воздвигли статую в Панаме.

– Известно, впрочем, – сказал Лаваред, – что еще задолго до нашего времени поднимался вопрос о прорытии канала. Первый, кому это пришло в голову, был не кто другой, как Карл Пятый, который в тысяча пятьсот двадцать третьем году по совету Сааведра поручил Кортесу сделать изыскания. В тысяча пятьсот двадцать восьмом году португалец Гальвао смело предложил императору исполнить проект; а Гомара, автор вышедшей через несколько лет «Истории Индии», указывает даже три различных направления.

– Но в таком случае, – заметил Мирлитон, – почему же понадобилось три столетия, чтобы возобновить изыскания по указаниям Гумбольдта?

– Потому что преемник Карла Пятого, благочестивый Филипп Второй, не хотел изменять природы из боязни испортить то, что Бог создал… и человечество должно было ждать, чтобы французский авантюрист барон Тиерри, бывший впоследствии королем Новой Зеландии, получил в тысяча восемьсот двадцать пятом году концессию, которой не мог воспользоваться; но чертежи этой концессии изучил в тысяча восемьсот двадцать девятом году президент Боливар… С тех пор было не менее шестнадцати проектов, составленных инженерами всех национальностей.

– Ты много знаешь о прошлом, – вдруг обратился индеец к Лавареду, – но ты, может быть, не знаешь многого существующего теперь, виденного мною, что объяснило бы тебе, почему работы были так трудны и изнурительны.

– Что ты хочешь сказать?

– Что положение рабочих было ужасное. Вода в болотах смертельна, жара невыносима… Где могли бы люди, особенно белые, подкрепить свои утраченные силы? В маленьких погребках, где назначенные обществами тарифы не соблюдались. Так, некоторые торговцы продавали воду из Франции по полпиастра за бутылку! Принимая во внимание, что страна болот не имеет воды для питья, ты поймешь, что рабочие осуждены были погибнуть от жажды.

– Но это невозможно!

– Да, – сказал Жеролан, – Рамон, к сожалению, не преувеличивает. То, что он называет французской водой, есть не что иное, как вода из Сен-Гальмье, которую бессердечные торговцы имели смелость продавать по два франка пятьдесят сантимов за бутылку. Вследствие этого бывали частые волнения. Грабили, даже иногда разрушали и сжигали некоторые из этих лабораторий… Но ремесло это было так выгодно, что почтенные негоцианты после двух или трех подобных несчастий покидали перешеек со значительным барышом в кармане. А гибель людей их нимало не тревожила.

– Боже мой! Скольким беднякам стоил жизни этот недосмотр!

– И тут, – перебил Рамон, – твои соотечественники уплатили обильную дань. С уничтожением французских рабочих их набрали из всех стран, всех цветов; тут были и белые, и черные, и краснокожие… Но ты понимаешь, почему мои братья, индейцы из Ширики, а также черные замбо из Панамы, настойчиво отказывались от участия в работах.