Приблизившись к камере, сержант в том же порядке приоткрыл смотровое окошко и заглянул в него, оглядывая пространство по ту сторону двери. Ничего особенного. Камера, как камера, за исключением того, что в этой большой камере, способной вместить в себя не менее чем восьмерых арестантов, обитал всего один человек. Сейчас этот единственный постоялец камеры номер триста шестнадцать находился прямо посреди помещения, занимаясь своим обычным занятием, за которым Петров заставал его постоянно на протяжении всего месяца, что тот находился здесь – разминал поджарое тело физическими упражнениями.
Петров вспомнил о том, как этот заключенный здесь появился и невольно качнул головой. Такие истории, как ни крути, не забываются, часто переходя в разряд тюремных баек.
«А чего удивительного, – попытался сам себе противоречить Петров, – Вон, в боевиках сплошь и рядом. Лишь бы дурь в мышцах играла…
Отчаянно, по-мальчишески стремившийся верить в реальность кинематографического мира, где сила и удача решали все, он почему-то не хотел, не мог отдать должного тому, что наблюдал самолично от начала до конца. А между тем история действительно стоила того, чтобы на ней заострить внимание. Шутка ли, одному человеку так запросто утихомирить восьмерых рослых урок. И это, если не считать камерной «шестерки».
На первый взгляд все начиналось так, как начиналось десятки раз до этого и, казалось, не стоило и выеденного яйца. Ситуация не выглядела какой-то особенной. Все просто – в тюрьму этапом пришел заключенный, для которого, как знали опера из оперативных источников, кое-кто приготовил весьма «теплую» встречу. И этим «кое-кем» был ни кто иной, как Ёська Крутой, про которого только ленивый не знал, что это один из самых известных боевиков, работавших на воров в законе. Его боялись не только те, кто мог, в силу специфики своей деятельности стать объектом криминальных интересов. Боялись многие из числа находившихся рядом и считавшихся союзниками. Характер у Иосифа таков, что все могло поменяться в минуту. Тому имелись примеры. Однако, несмотря на свою известность и силу, после своего появления, «смотрящим» в тюрьме Ёська не стал. Не хватало босяцкого авторитета. Он был опытным бойцом, вожаком, жестоким бандитом, но уркой, по сути, никогда не являлся. Оттого, по воровскому закону, ему, как ни крути, оставалось играть на вторых ролях.
Как слышал краем уха сержант, в тюрьму Крутой попал благодаря некой темной истории, о которой он распространяться среди «братвы» не хотел. Зная его нрав, залезть в душу, соответственно, никто желания не испытывал. Тюремные авторитеты, как наиболее просвещенные, знали только то, что в делах Ёське перешел дорогу кто-то из молодых «беспредельщиков». Банда молодых «отморозков» покусилась на одно из доходных предприятий некоего крупного авторитета, на которого Крутой работал. Личность этого влиятельного лица осталась сокрыта пологом тайны, зато стало доподлинно известно, что все усилия Крутого устранить обнаглевших «новоделов» ни к чему не привели. В криминальной среде ходили какие-то отрывочные слухи о том, что из-за этого противостояния в одном из городов Урала чуть было, не началась очередная война по переделу сфер бандитского влияния.
В конце концов, обошлось без массовой резни и стрельбы. Противник Крутого оказался хитрее, и просто подставил того на какой-то второстепенной «делюге», тем самым с помощью третьей силы убрав с арены назревшего противостояния. Ёська в ускоренном темпе «загремел» за решетку, а его братков, лишенных вожака, легко вынудили уступить позиции.
