Волчий мох - страница 28



Видя, что хозяева впечатлены проводимым обрядом, колядующие и вовсе воодушевились. И ещё звонче зазвенели под ясным месяцем колядные напевы! Нигде ещё колядующим не удавалось так легко и задорно петь, плясать, веселить хозяев и веселиться самим!


      Колядуем, колядуем!

      Мы горелку носом чуем!

      Оком мы закуску бачим

      Не дадите – мы заплачем!


Сразу после этого куплета коза до того потешно начала голосить, чтобы ей дали горелки и закуски, что даже сам Ружевич, внешне старавшийся сохранять полагающуюся ему важность, не удержался и, махнув рукой, от души рассмеялся. Хохотали и гости и хозяева. Одни были рады, что в такой праздник им подарили отличное настроение, другие – что всё так удачно вышло. А ведь каждый из колядующих в душе сомневался: не погонят ли, не натравят ли собак. Всё и так ловко получилось, а тут ещё пан Ружевич отправил супругу с кухаркой за угощением. На радостях девчата начали выдавать такие затейливые запевки, от звонкости которых даже голосистые собаки-дворняжки стыдливо приумолкли.

Радостная Палашка бросилась обниматься со своими подружками. Вот она подбежала и к хлопцу со звездой.

– С Рождеством тебя, Кузька! Молодцы, что придумали так!

– Это всё Ефимка! – перекрикивая шум, довольно сообщил Кузя. – В деревне завтра все лопнут от зависти!

– Это уж точно! А где ж он сам? – Палашка повертела головой. – Что-то не видно его.

У Кузи вдруг улыбка сошла с лица, и он невесело сказал:

– Беда с ним приключилась…

– Какая ещё беда? – испуганно удивилась девка, и сердце её обмерло. Обмерло не оттого, что ей нравился Ефимка, а вообще… Как-то не укладывалось в голове, что вокруг веселье и радость, а у кого-то может быть беда.

– Мне даже страшно тебе говорить, – вздохнул Кузя.

– Неужто из родных кто помёр? – со страхом спросила Палашка.

– Хуже… – совсем огорчённо сказал хлопец. – У него сегодня на голове рога выросли… – И, заметив, как перекосилось от ужаса лицо девки, Кузя не засмеялся – он просто заржал от хохота, и если бы не звезда в руках, то, наверное, и упал бы со смеху.

Палашка ещё несколько мгновений оторопело смотрела на хлопца, и лишь потом до неё дошло, что это розыгрыш.

– Тьфу на тебя, дурень! – чертыхнулась она и в придачу наградила шутника увесистой затрещиной. Так, для порядку.

– Ты чего?! – продолжая хохотать, притворно возмутился Кузя. – Не веришь? Гляди вон, какие кренделя выдает – и рогами и ногами. Хотели ещё и хвост ему прицепить, так упёрся, не захотел почему-то. А с хвостом вообще красавцем был бы… – И вдруг опять став серьёзным, он доверительно добавил: – Он тебя, Палашка, посоромелся.

– А я-то тут при чём? – вдруг стушевалась девка, опять не замечая давившего Кузю смеха.

– Как при чём?! Ефимка побоялся, что с хвостом он будет… на тебя походить. И везде будут думать, что это не коза пришла, а ты. И угощений меньше дадут.

На этот раз Палашка уже ничему не удивилась, а, сама рассмеявшись, лишь махнула на Кузю рукой и весело сказала:

– Ну что с дурня взять? На него даже обижаться грех.

– Ну и правильно! После Святок будешь обижаться, а сейчас пошли-ка лучше глянем, чем нас тут попотчуют. – И оба с весёлым настроением подошли ближе к крыльцу.

Колядующая артель получила щедрое угощение на панском дворе. Поблагодарив и пожелав этому дому добра и счастья, все вместе на прощание пропели:


      Полно нам у вас колядовати,

      Далей пойдам мы гуляти!