– Не пугайте меня. Я и так вся заблудилась и не знаю, как мне выйти хоть куда-нибудь, где есть настоящие люди.
– Ну, вылезь ты из кустов. Коля – я. Из Зеленки. Местный. А ты кто такая?
– Наташа! Я заблудилась. Вы меня, правда, не тронете?
– Нет. Выходи.
Она робко стала пробираться к нему, подошла и остановилась в двух шагах, вытирая слезы и грязь с лица, опасливо оглядывая его с ног до головы. Вид, конечно, у него был для данных мест, как раз что надо. Болотные высокие сапоги, закатанные до колен, маскхалат, зеленая шляпа-панама на лохмато-кудрявой рыже-русой шевелюре. На кожаном ремешке через шею – фотоаппарат в футляре, двуствольное ружье через плечо, рюкзачок висит за плечами.
– Пошли со мной, Наташа. Пока ничего не говори. Сейчас выведу нас с тобой к кринице. Умоешься, успокоишься, попьем чая – у меня он еще остался немного – хватит. Хочешь, сала дам кусочек с хлебом, меня знакомый леший тут угостил по пути.
Он развернулся и медленно, с достоинством пошел в обратную сторону от того направления, куда двигался до этого. Оглянувшись, увидел, что девушка послушно пошла за ним, отгоняя руками мошкару. Николай остановился. Скептически еще раз осмотрел девушку:
– Есть у меня мазь, не очень хорошо пахнет, но комары ее боятся. Щас приведешь себя в порядок, потом натрешь руки и лицо. Ишь ты – амазонка!
Вновь повернулся и пошел уже не кустами, а по вынырнувшей неожиданно звериной тропке, избитой следами лосей, кабанов и косуль. Пройдя не очень долго по этой зверовой дороге, они вновь углубились в заросли крапивы, затем камыша, и наконец, впереди сверкнула вода.
– Вот и криница, иди сюда, не бойся. Здесь только берега топкие, а дно у криницы песчаное, с галькой. Но вода, предупреждаю, холодная. Да ты не бойся, здесь мелко, по пояс – не утонешь. А на берегу после быстро согреешься, да и костерок я сейчас разведу.
Она робко подошла к нему и посмотрела на ручей. Вода прозрачная, чистая, течение довольно быстрое, и плеск текущей воды, ее блеск на солнце нестерпимо притягивали внимание, а искусанное, исцарапанное и обожжённое крапивой тело так и просилось в эту, казалось, живую и живительную воду.
– Отвернусь я, и не буду подглядывать. Можешь плескаться, сколько хочешь и как хочешь, хоть голышом – и это было бы правильно. Когда вылезешь, вот мой маскхалат и наденешь, а одежки свои заберешь до суши, там наденешь. А я пойду назад – забыл рыбу там, на ветке, тебя в болоте увидав. Жалко, столько нес, а пока далеко не ушли…, да и тебе здесь спокойнее будет.
– Не уходи. Я боюсь одна, – она умоляюще шагнула к нему, прижав руки к груди. – Мы потом с тобой… с вами… сходим, заберем! Вместе. Я больше ни на шаг от вас не отойду!
– Ну, ладно, ладно. Я вот фотоаппарат кладу и камуфляж. Значит, вернусь. А рыбу забрать все равно надо. Так ведь идти нам потом с тобой в другую сторону. Так что не бойся, это рядом. Если какой крокодил приплывет, так он мой знакомый, ему все скажешь – и он тебя не тронет. Ладно, ладно, – увидев, что она готова разреветься, отеческим голосом произнес, – иди, принимай ванну и не капризничай. Через десять минут я буду здесь.
Он снял свой камуфлированный комбинезон, оставшись только в трико и майке с короткими рукавами. Снял панаму и все это сложил на рюкзак, положив «для верности» наверх фотоаппарат. Натянул вновь сапоги и быстро стал удаляться, захватив только ружье. Наташа молча смотрела ему вслед, а когда он скрылся, быстро подошла к сложенным вещам, озираясь по сторонам. Вытянула из грязи длинную палку и попыталась застыть «на карауле» у Колиных вещей. Однако мошкара донимала, и она, все чаще поглядывая на журчащий ручей-речушку, все же быстро разделась и в одних трусиках, держа свою одежду в руках, стала осторожно подбираться к воде. Вода действительно была очень холодной и обжигающей. Однако тело, все в царапинах, порезах и волдырях от укусов, словно в живительном бальзаме, ожило, закололо миллиардами иголочек.
