«Ну вот, а если он не вернется, я из этой воды больше никогда не вылезу. Так здесь и умру», – думала она, смывая прозрачной холодной водой грязь с волос, тела. Окунувшись с головой и вскрикнув от неожиданного восторга, она почувствовала, что ей намного легче. Куда-то ушла усталость и безнадежность, улетучился страх, и стало легко, просто, даже дышать стало легче.
«Это ж надо! А чтобы со мной стало, если бы не этот „леший“ Коля. А что он тут делает, в таком болоте? Да еще с фотоаппаратом и своей рыбой. И с настоящим ружьем. Я теперь от него ни на шаг. И если он меня спасет, я ему… А как я его отблагодарю? Я заведу его к себе домой, покажу маме и папе, угощу его самым вкусным обедом и самым большим тортом. А вдруг он захочет чего-нибудь еще от меня?» – подумала она, одеваясь, глядя осторожно и с благодарностью на Николая, который уже сооружал из сухой травы, камыша и мелких сухих веток костерок.
– Сейчас вот костерок с дымом сделаю. Ты есть хочешь? – Не дожидаясь ответа, быстро разжег костер, набросал поверх сырых веток ольхи. Повалил пахучий сизый густой дым.
– Иди под ветер, под дым. Комары меньше жалить будут.
Она послушно стала под волну дыма, закашлялась и, слезясь, констатировала:
– Вот я сейчас и прокопчусь, как копченая рыба!
– Да нет. Копченую рыбу мы сейчас с тобой сами сделаем из того, что есть у меня в мешке. А под дымом стой, ничего – привыкнешь, а комары от тебя отвыкнут.
Он быстро выпотрошил и ополоснул в воде несколько линей, нанизал по длине на ивовые прутья, натер солью, обернул в два-три слоя лопухом каждую низку и, толстым концом воткнув пруты в землю, придвинул изготовленные «куклы» к пламени.
– Потом чай допьешь, амазонка. Сейчас перекусим, чем Бог послал. Я тебе на время обувь сделаю, потому что босиком ты уже больше ходить не сможешь по болоту и сучкам, шишкам в лесу. А мои сапоги тебе не подойдут никак, – и он, усмехнувшись, показал на свои «болотники», – если только на две ноги сразу…
Надрезав и оборвав кору с ивы длинными лентами, быстро переплетая их между собой, одновременно поворачивая «куклы» на костре и подкладывая сырые ветки, если костер сильно разгорался, Николай сплел нечто похожее на лапти.
– Вот сейчас надо из чего-то тебе онучи придумать, – призадумавшись, сказал он, поглядывая, что можно порвать: майку или оторвать колошины у своих трико.
– Вот, порви, – она протянула синюю мужскую рубашку, которая лежала невдалеке в траве.
– А чья это рубашка?
– Неважно. – Глаза ее стали строгими и даже злыми. – Рви и не жалей.
Спохватившись, что перешла на «ты», опустила глаза, задумалась, загрустила.
Сообразив, что этот разговор ей неприятен, Николай быстро разорвал рубашку, сделал оборки из рукавов, что-то наподобие носков, завернув и прикрепив пуговицами края.
– Ну, вот тебе лапти, амазонка. Иди сюда, будем примерять и крепить.
Наташа послушно подошла, села на предварительно разложенный пустой рюкзак, закатала брючину камуфляжа выше коленки и протянула ему ногу. Крякнув от смущения, он взял в ладони и стал рассматривать исколотую, исцарапанную и распухшую ногу.
– Подожди немного, – достал завернутый в газету кусочек сала, разрезал его ломтиками, растер у себя между ладонями и жирными руками стал растирать ей ступню, розовые пальчики, голень. Дойдя до колена, отдал ей в руки еще один кусочек:
– Бери и растирай сама там, где болит и исцарапано, искусано. Потом легче будет, а пока терпи.
