Другая Петро слушал его с отвисшей челюстью, но глаза его подозрительно зыркали, он то и дело недоверчиво покачивал головой, поддакивал, но наливать не торопился.
– С бугая, говоришь, волчица? Ну, а ты?
– Я..а? Ну. у, я ведром её по башке, хр. рясь! Потом тяпкой по хребтине… Пополам!
– Хребет? Ну, да… скажешь!
– Тяпка пополам!
– А..а. Ну-ну, а она, что, так стоит и смотрит?
– Она? Пасть – ого! Клыки – во!
– Я про Вальку.
– Валька? Валька тоже, ого! Пасть – во! Ты что, мою Вальку не знаешь – она сама загрызет кого хочешь! Волчица чуть дуба не дала когда увидела её. Я может и победил, что Валька тоже зубы на неё оскалила. Та на неё, а эта на неё!
– Само собой. А малец?
– Сашка? Ну, да… он сначала сиську сосал, а уж после. Ну, давай, наливай.
Другая Петро нехотя плеснул в кружки. Глухо стукнули, выпили. Сосед почесался.
– Да. а, у твоей Валентины сиськи – тоже всем сиськам… Да. а, по пуду. Только она, яловая, как он мог у Вальки сосать.
– Ну, ты, балда! Пустышки у Вальки, без меня знаешь. Ткни пальцем – один пшик, но вони будет много. Сашка не у неё, а у волчицы сиську сосал. Понял! У волчицы!
– А..а, ну, да. Валька, она же у тебя… того.
– Ну, это не твое дело. У меня Сашка за сына, считай, а я у него за дядьку.
– А ты не перебрал вчера?
– Так вместе были.
– Ну, да… Так и ладно, другая, пойдем, Федору всё расскажем. Он рассудит.
Прихватив бутылку, пошли к соседу другану с другой стороны, обсудили и там, потом зашли с третьей… Объективная ситуация того требовала неотложно.
– Так я её ведром по морде!., а клыки – во! Она мне ведро новое, цинковое, насквозь прокусила, зверюга! А потом я тяпкой её по хребту и… тяпка в дребезги! Я вот этими своими пальцами её уже готовый был!., и зубами вот этими… своими! Я её, по всей степи, суку гонял, километр или… Не, три километра! Она щас точно подыхает где-нибудь. Наливай!
– Да. а, кто бы подумал, Андрюха, что ты такой. С голыми руками. Да..а. – стукнулись кружками.
– А где, малец… Покажешь?
– В бане, отмывается от волчары. Дух от него, скажу я вам, друганы! Что только в жизни не нюхал, но такого! Ну, ещё по одной… занюхать.
…А в это же время Валентина, захлёбываясь и задыхаясь от азарта, рассказывала Зотихе.
– В огороде как раз были, я картошку полола, а Андрей огурцы поливал. Вдруг, слышу – в степи дитё плачет. То слышу – а то не слышу. А мужик одно – ты, дура, мол! Откудова дитё в степи, спустя стоко. А у меня в голове з..з..з! Вот те крест! З..з..з! Током по мозгам дзынь, как молнией… дзынь и всё!
– Царица небесная, да как же это всё? Отпели ангелы Сашку и на крылышках в рай унесли, на прошлой неделе ещё. Как щас помню, я молилась и поминальную читала.
– А я, знай, одно говорю ему, Сашка, говорю это наш, сынок Анькин. Кричит его голосом, Сашкиным! Ну, и бегом в степь.
– Одна, с голыми руками? Ой, матушка!
Неслышно вошла Василиса, дочь Зотихи, самая грамотная в поселке. В лучшие времена работала кассиром в Заре коммунизма. Она тихо встала за дверью и прислушалась. Василиса такая была всегда, ей надо было знать всё досконально, как в кассе – что, когда, почём и сколько.
– С тяпкой я была, а Андрей с похмела, гад, за мной еле-еле поспевал, с ведром. Выбегаем, где конопля растет, а она там в аккурат и сидит, сучара-волчара, с теленка. Ей-бо! Не… она не сидела, Сашка под ней сидел и сиську сосал!
– О..ой, матушка, царица небесная! Вальк, а ты не брешешь? Перекрестись!
