– Мне, бабка, не до брёха, не тот случай. Тама, того и гляди, ну как!., волчара пацана бросит и в самою глотку тебе вцепится!
– Ой. ёй, святые угодники! А мне за что!
– Да не тебе, а мне. Ну… тут и Андрей с ведром. Кричать даже забыл как надо, паразит! Замахали, он ведром, а я тяпкой. Тут волчара испугалась, оскалилась. Зубищи… Во! С палец мой.
– Ой. ой. ёй! Ведро-то хоть с водой? Волки воду шибко боятся. Подойти, плеснуть надо было.
– Да разве этот дурень догадается. Зверюга как увидела меня с тяпкой, так и рванула в степь.
– А малец?
– Так бросила она его и… как прыганёт! Зубы выставила на полметра вперед себя! Ей-бо!
– Батюшки-светы! А ты?
– А я пацана схватила и бежать.
– А мужик?
– Так он вперед меня рванул!
Убрав занавеску, вышла, усмехаясь, Василиса, руки в боки…
– Мам, не слушай, это брехня всё. Ты, Валька, Сашку мне покажешь?
– А хоть сейчас! Смотри ты… Брехня! Спит он в сарае, пока баня топится. Ну, ты гляди, брехня. Да я Сашку, может быть, вот этими руками из зубов вырвала! Я может быть, и сама там, чуть! Да куда тебе! Ты глянь! – видно было, что Валентина очень сильно обиделась на «брехню».
– Ну и глянем, – усмехнулась Василиса. – А ты к нам-то, зачем пришла?
– Не к тебе пришла, не боись. Я чего пришла, бабушка. Помогла бы мальца отмыть, пошептать чего над ним, из святого. Непутевый он какой-то у нас народился, а после такого, думаю, молиться над ним надо обязательно. Какого хера он с этих пор к волчьей сиське тянется!
– Правильно, Валька, надо… Ой, как надо к нему с молитвой. Может и не волчица то вовсе была, а чертяка самая настоящая, да. а, а хужей – не приведи господи, то была ведьма! – Зотиха перекрестилась.
– Точно, ведьма она! Морда у ей, то волчья, а то человечья! Я как глаза закрою, так обличье вижу!
– Ага… Мам, да это она бабку свою или мать узнала? У них всегда так было, то они овечки, то волчицы. – Василиса хмыкнула и вышла.
– Сама ты, Васька, дура, как была, так и есть. Как, бабушка, пойдешь?
– Господь с тобой, как же не пойти мне, ты это правильно решила. По-первой, обязательно надо с Богородицей и со Спасителем, помолясь, избу обойти, чтобы от нечистой силы со всех сторон оборониться. Или, перво-наперво, нам ребятёнка твоего надо окунуть и пошептать над ним, в бане. Нечистая сила шибко не терпит когда в бане молитвы читают, она там сама любит обретаца. А потом уж и избу обойдём с иконками.
– А может огород и двор заодно освятить?
– И ширинку у мужика, – хмыкнула Василиса.
– Ох. хо, охальница ты, Василиса, мало я тебя за патлы таскала, – вздохнула старуха. – Ты не балуй шибко! Горе тута такое на лице. А людей нонче, ох как много непутёвых. Как начнут ржать да пальцами казать.
– Пускай только спробуют. Я волчару-ведьмака не испугалась, а этим – пальцы вмиг обломаю, меня тут хорошо знают. И ты, Василиса, знаешь меня! Я такое пережила – не дай бог!
– Ладно, – засуетилась старуха, – Щас, подберу для дела кой чего.
…В это же время Василиса обежала половину отделения с личным мнением, а дальше процесс был необратимый. Когда Валентина с Зотихой, держа иконы, подходили ко двору, у ворот уже моталась из стороны в сторону группа мужиков и гудела, как улей, в который нагло влез шершень. Со стороны бани топталась разноцветная толпа женщин, которая галдела, как стая ворон. Между ними саранчой скакали детишки. В центре двора на ведре сидел, покачиваясь, Андрей с Сашкой на руках. Сашка, чмокая, сосал сухарь, зажав его в грязном кулаке и с любопытством крутил по сторонам головой. Отовсюду неслись крики:
