– Да, – согласился Ковальчик, – все до единого.
– Что ж… надеюсь, это сработает. Другого выхода все равно нет, верно? Но интересно, почему Сириус?
– Двойная звезда. По теории Дюваля жизнь зародилась в приливно-отливной зоне. А солнце-спутник может оказывать на планеты примерно то же воздействие, что и крупные планетные спутники… При условии стабильных планетных орбит, разумеется… Но «Энтерпрайз» привез данные… снимки из глубокого космоса… спектральные анализы… Похоже, на одной из планет системы Сириус отмечены спектральные линии водорода и кислорода… А это значит…
– Жизнь, – сказал Президент.
– Возможно. Ответ, как вы знаете, мы получим нескоро. Возможно, не получим совсем. Во всяком случае, я уже не узнаю, увенчался ли эксперимент успехом… Даже при нынешних полетных скоростях и нынешней медицине…
Президент молчал. Он смотрел в пол, и Ковальчик понял.
– Вы подписались на обработку в Имморталии!
Референт пошевелился у него за спиной.
– Ковальчик, – холодно произнес президент, – это не ваше дело.
– Прошу прощения, господин Президент, – сказал Ковальчик, – просто… человек смертен… так положил Господь. Я понимаю, соблазн велик, но это только… соблазн. И что случится с человеком, когда он обретет телесное бессмертие? Кто может это знать?
– Кто может знать, что случится с человеком, если он откажется от своей человеческой сущности? – спросил президент. – Пусть даже во имя великой цели?
– Он откажется от худшей своей половины, – сказал Ковальчик. – Он не будет знать страха… приступов беспричинной ярости… ненависти к ближнему только потому, что ближний этот – иной. Не такой, как ты. И общество своих соплеменников, запертых в тесноте звездного корабля, не сведет его с ума.
– Надеюсь, – рассеянно сказал Президент. Он кашлянул, и референт тут же неслышно приблизился к Ковальчику.
Обученный малый, подумал тот.
Он сдвинул каблуки и резко, по-военному поклонился.
– Я могу продолжать? – спросил он.
– Да, – сказал президент, – да. Разумеется.
– Я прослушал ваш дневник, – сказал Рихман. – Во всяком случае, ту часть, которую… смог прослушать.
– Что ж… – ответил Ковальчик. – Хорошо.
– Я… прошу прощения.
– Мне не нужны ваши извинения. Мне нужны ваши соображения.
– Они должны были свернуть программу.
– Они и свернули…
– А теперь – возобновили…
– Да… теперь – возобновили. Они никогда не закроют Программу. Это естественно. Я не говорю уже о соображениях политических… экономических… об игре интересов… просто, это естественно… человечеству, как любому биологическому виду, присуща тяга к расширению ареала. Мы называем ее духом поиска… стремлением к познанию… все такое. Но это всего лишь биология. Я говорил вчера с Президентом. Он дал добро. Полный карт-бланш. Так что дело за вами, Рихман.
– Хорошо, – сказал Рихман. – Хорошо… Я попробую.
– Я сделал упор, скажем так, на культуроцентричность, – сказал Рихман. – На вечные ценности.
– Ясно, – ответил Ковальчик.
Здесь, в стенах Института Мозга, среди приборов и деловитых людей в бледно-зеленых халатах, он казался на своем месте. Он везде казался на своем месте.
– Я все же рассчитывал на долговременную программу. На колонизацию. Мы снабдим их очень хорошим архивом – литература, живопись, музыка… исторические справочники… все это займет не так уж много места.
– Верно. Тем более, что им, возможно, придется обучать подрастающее поколение.
Ковальчик посмотрел на человека, сидящего в глубоком кресле. Лицо у него было скрыто под глубоким шлемом. Он сидел неподвижно, положив на колени раскрытые ладони.
