– Правда заказала.
– Малена, так нельзя! Я сто раз тебе говорила… при твоем уровне гемоглобина и железа, тебе противопоказана вегетарианская диета! Тебе нужны белки и аминокислоты.
– Я знаю. Я не сижу на диете.
Белинда фыркнула:
– И продолжаешь питаться одной травой и пастой… мышка, я уверена, что еще немного – и у тебя начнется анемия, а вместе с ней обмороки и другие неприятности! Придется кушать внутривенно. Поверь моему опыту врача… – она протянула руку и нежно коснулась подбородка Малены, хотела провести пальцами по щеке, но упрямица отклонилась, и пальцы скользнули по воздуху.
– Доктор Штайнер считает, что я правильно питаюсь. Давай, пока ты занята с корзиной, я… сварю кофе? Или сделаю лимонад.
Малена хотела встать, но Белинда, смеясь, удержала ее на стуле:
– Нет уж, сиди, помощница! Какой еще лимонад… ты, наверное, сейчас и вилку в руках держишь с трудом, не то что соковыжималку… Кофе – пожалуй, но я сама сварю попозже. И скажи мне пожалуйста, где Мамочка Рашель? Бруно должен был сразу отправить ее к тебе.
Малена медленно выдохнула и вцепилась в обивку стула – у нее заканчивалось терпение, и к губам поднималось именно то, чего Белинда и ждала как манны небесной: гневные слова, по большей части далекие от светских приличий… Так свекровь получит сразу три очка, как сказал бы Бруно на своем любимом футбольном жаргоне. Синьора Грасси не могла не знать, что Мамочка Рашель еще не вернулась из Марокко, куда ежегодно ездила в законный отпуск, и только по этой причине ее нет здесь – но дело снова было представлено так, словно Малена слабо держит связь с реальностью. Бруно же выставлялся пустоголовым эгоистом, не способным обеспечить своей неуравновешенной половине (опасной для себя, а может, и для окружающих…) должный уход и присмотр…
– Я все-таки сварю кофе. Сама. Поверь, у меня для этого достаточно сил…
Малена предприняла новую попытку подняться, и тут Белинда жестом фокусника выудила из корзины прозрачную упаковку с куском парного, истекающего кровью мяса.
– А вот и мой сюрприз! Ребрышки ягненка! Самые свежие…
Американские антидепрессанты и наставления доктора Штайнера, сделали свое дело, поэтому «мышка» усидела на месте и осталась внешне спокойной, что несколько разочаровало Белинду, ожидавшую большего эффекта от мясного подношения. Она догадывалась, но не могла знать наверняка, что за буря бушует в душе невестки, и какие демоны воют под бесстрастной маской, должно быть, приклеенной суперклеем к бледному лицу.
В памяти Малены возникло все: коридор в педиатрическом госпитале «Младенец Иисус», (4) зеленоватые стены, желтые лампы, стеклянные двери и окна отделения детской реанимации; шум дождя снаружи и гул оборудования внутри; каталка, на которой увезли еще живую дочь, медсестры, деловито снующие туда-сюда и старательно прячущие глаза. Сгущающиеся тени, мерцание каких-то лампочек, она сама, рыдающая, бьющаяся в руках мужа, тоже рыдающего, но хотя бы способного стоять прямо… и смущенный голос расстроенного врача, вышедшего к ним сразу после фиксации времени смерти, чтобы просить прощения за два ребра, сломанных дочке в процессе сердечно-легочной реанимации:
«Рёбрышки у нее такие тоненькие… как у ягнёнка».
Глупо, очень глупо и болезненно… но фраза врезалась в сердце, отпечаталась на нем погребальным барельефом, и Малена целый год ничего не могла с собой поделать. Она мало того что не ела ничьих рёбер- и почти совсем перестала есть мясо – но и с большим трудом переносила слово «ягнёнок». Белинде об этом было прекрасно известно. Конечно же, она купила свой кровавый сюрприз в магазине деликатесов, конечно же, упаковала в блестящую обертку материнской заботы и женского сочувствия… и еще приправила врачебным мнением:
