Я вздрагиваю, как от озноба.
– Ты здесь из-за мамы?
Диана хрюкает и, видимо, чуть не давится коктейлем.
– Ну, как? – Она вытирает рот. – За склад не надо платить. Если никто не знает, что живёшь тут. Маманя… да-а-а…
Диана выпячивает острый подбородок, отпивает из «сисечки», и по комнате растекается неловкое молчание.
– Жаль, что всё так…
Пластырями я с силой стягиваю края раны, и боль затыкает меня.
Иногда лучше молчать.
Поверх пластырей ложится бинт и кружит вокруг рёбер. Не знаю, как мы с ним заживём в подобном мумиеобразном виде, но пару дней придётся друг друга терпеть.
– По-моему, это прикол, – говорит Диана с усмешкой человека, который ВСЁ ПОНЯЛ. На порез она нарочито не глядит.
– Чё?
– Твой визит.
Я вопросительно смотрю на Диану, и она объясняет, взмахнув бутылкой:
– Не знаю… снять меня тайком, выложить в сеть.
– «В сеть»? – От удивления я роняю бинт. – На кой чёрт мне так делать?!
– Не знаю, потроллить глупую Диану.
– Ты совсем?! Когда я тебя «троллил»?
Диана опускает взгляд, и неуютным воспоминанием-бумерангом возвращается «Повешение, потрошение и четвертование»: видосы Валентоса, разбитая чашка, молчание Дианы.
– Ладно, забей. – Она нервно смеётся. – Ну да, мама снова дезинтегрировалась. Трах-тибидох-тибидох. Всё, блядь, как прежде.
– Не матерись.
– Ох, простите, ваше сиятельство.
Я нагибаюсь и поднимаю с пола бинт. Капля крови, разведённая хлоргексидином, скатывается по моим рёбрам и шлёпается в бледно-красную лужицу.
О, Господи!
Диана видела это? Взбесится, если увидит? Обидится? Ей будет пофигу?
– Всё логично. – Она хмыкает. – Ну, говно же дочь из меня: обижаю святых, курю, матерюсь… курю. Любой бы сбежал. – Диана прерывается и отпивает. – Чел, мне так тупо тебя видеть. Как НЛО встретила.
– Сорян, тут НЛО накапало. – Я нерешительно указываю на кровь.
Диана встаёт со второй попытки, подходит. Пламя свечи вздрагивает и разгоняет тени на стенах каморки.
– Это дофига любезно с твоей стороны. Смотрится тошнотно. – Взгляд Дианы переходит с окровавленного пола на меня. – А ты вырос. И причесон такой…
Диана беззвучно шевелит губами и тихо повторяет:
– Вырос.
«А ты материшься и воруешь вещи», – едва не отвечаю я. Мы стоим слишком близко друг к другу, и малиновое дыхание Дианы, её пот, запах, тепло её тела – они дразнят и смущают. Или коробят? Что-то в Диане очень коробит меня, и это грустно.
Чёрные глаза напротив расширяются.
– Тебе так нельзя домой. Я поищу…
О, да, Диана снова идёт в тёмный угол. Коктейль, ножницы, гардероб – что там ещё? Ламборджини?
– У тебя мужская одежда?
– С такими плечами на тебя налезет только мамино, – отвечает Диана и добавляет после странной паузы: – Мамино…
Я с ознобом представляю, как Диана собирала вещи и покидала дом: следом за Вероникой Игоревной, в неизвестность.
Следом за мамой, которая свалила второй раз в жизни.
Кто так вообще делает?
– Ну, а полиция её искала?
– Зачем ты спрашиваешь? – Диана резко оглядывается, и её чёлка взлетает, опадает по дуге.
Я открываю рот, но глупо молчу.
– Какая разница? – наседает она с неожиданной злостью.
– Я просто спросил.
– «Просто»! Ты ничего не делаешь «просто». – Диана снова перебирает вещи и после паузы тихо, зло объясняет:
– Да ни пизды они не делали. Сказали, такие, наверняка она в пустыни, рецидив… у них некому этим заниматься. – Диана достаёт из кучи пассатижи, оглядывает и швыряет обратно. – А она, типа, пошляется и вернётся, и всё такое. И, типа, учитывая обстоятельства, ко мне надо направить соцработника. Типа, намёк – не лезь со своей мамашей и не будет проблем. А я, такая: поеду к бабушке!
