– А что в нем было?
«Если еще хотите жить и не рисковать жизнью тех, кого любите, успокойтесь. С вами ничего не случится, пока вы будете молчать».
Снова наступила тишина, затем послышался голос госпожи Верне:
– Теперь, сударыня, вы понимаете, почему я не хотела, чтобы вы сюда входили? Если кто-нибудь за вами следит…
– Когда я подходила к дому, улица была пустынна: мне встретились лишь две монахини. К тому же я живу у подруги, да и не настолько важная птица, чтобы устанавливать за мной слежку.
Верне нахмурил брови.
– Если вы хотите сказать, что больше не являетесь помехой для тех, кто хотел бы присвоить себе ваше состояние, то вы, наверное, правы. И все-таки будьте осторожны. Те, кто убил ваших родителей, не остановятся ни перед чем, и, к несчастью, к их услугам все тайные пружины власти.
– Как вы думаете, кто они?
– Мой сын и так ответил на все ваши вопросы, сударыня, – отрезала мать. – Прошу вас, оставьте его!
– Как вы негостеприимны, матушка, – упрекнул ее больной. – Это так на вас не похоже… Я бы с радостью ответил вам, мадемуазель Гортензия. Но, в сущности, я и сам толком ничего не знаю.
– Ну хотя бы одно: знакомы ли между собой принц Сан-Северо и маркиз де Лозарг?
– Не только знакомы. Они друзья. Это я могу утверждать с полной уверенностью.
– Хорошо… Спасибо… Спасибо, господин Верне, за все, что вы для меня сделали. Мне так хотелось бы тоже сделать что-нибудь хорошее для вас. Но, к несчастью, я чувствую, насколько я слаба… у меня все отобрали… И все-таки, если я хоть в чем-нибудь могу быть вам полезна…
Он не дал ей закончить. Рука Луи Верне вцепилась в ее руку и сжимала, сжимала изо всех сил, а в глазах, еще мгновение назад столь безучастных, вдруг зажегся дикий огонь.
– Говорят, в Париже вот-вот вспыхнет восстание, составляются тайные заговоры, люди объединяются. Если им удастся свергнуть эту прогнившую монархию, возможно, для вас положение изменится. Развяжутся языки, и вы узнаете то, что хотели узнать. Тогда…
– Что тогда?
– Тогда вы отомстите! И за себя, и за меня; пока не свершится месть, я не успокоюсь…
Отпустив руку Гортензии, он закрыл глаза, а мать стала смачивать ему лоб туалетной водой.
– Вкус мести горек, сын мой… Он отравит твою душу… Есть бог.
Нетерпеливым жестом больной оттолкнул платок, а заодно и руку матери:
– Бога на Новом мосту не было… Матушка, за что мне и зацепиться в жизни, как не за ожидание возмездия… Только тогда я буду счастлив, когда узнаю, что те, кто сломал мою жизнь, заплатили за это.
Казалось, он позабыл о Гортензии. Тихо, на цыпочках, словно в комнате лежал умирающий, она направилась к двери. Госпожа Верне, утирая слезы, пошла за ней.
– Я провожу вас до ограды, – сказала она. – И не обижайтесь, если услышите неприятные для себя слова… Я должна защищать его… Чтобы его хоть не лишили покоя…
Уже у самых ворот мать больного крикнула:
– Не приходите больше сюда, сударыня! Никогда не приходите! Мы ничего не знаем о ваших делах и не хотим знать!
И пошла к дому, по дороге строго наказав привратнику больше никогда не впускать сюда эту даму в черном. Тот сразу же захлопнул ворота, словно боялся, как бы в них не ринулась вражеская армия.
Гортензия хотела было возразить. Хоть ее и предупредили, все же она никак не ожидала такой публичной отповеди. Правда, в этот час народу на улице было немного: только одна супружеская пара, они вышли из мэрии и направлялись в сторону Люксембургского сада, но все равно ей было очень неприятно. Гортензия чуть было не рассердилась, но потом сдержалась и подумала: наверное, эта бедная женщина умирает от страха, ведь она столько пережила! Ни за что на свете Гортензия не хотела бы причинить ей новые страдания. И, пожав плечами, отвечая на ее игру, она пошла вперед к Сен-Сюльпис.
