Доев суп, Мари убрала посуду в воздухомойку и решила набрать родителей. У нее были причины предполагать, что они могли прояснить ситуацию с ее состоянием.
– Машенька! – раздался мягкий мамин голос, и рядом с ней на диване появилась голографическая фигура матери.
– Привет, мам, – улыбнулась ей дочь.
– Как ты поживаешь?
– Нормально, – коротко ответила Мари. – Папа дома?
– Нет, у нас рабочий день еще не закончился, – ее родители жили в Алжире, и она всегда забывала о разнице во времени.
– Точно. Ну, это неважно, – решила девушка.
– Что-то случилось? – на полупрозрачном лице матери отобразилось беспокойство.
– Нет, – соврала она. – Я просто хотела спросить, а какие симптомы первыми начали появляться у бабушки?
– Симптомы, – женщина задумалась. – А почему ты спрашиваешь? Плохо себя чувствуешь?
– Нет, я в порядке. Это по работе. Я играю с мозгами, помнишь. Боюсь, как бы не взорвать их нашим клиентам, – натянуто улыбнулась Мари.
– Папа говорил, что она всегда была немного, скажем, не в себе, – замялась мать. – Она ведь была одной из первых дизайнеров снов. Он думает, что это как-то повлияло на ее сознание.
– А что говорит дедушка?
– Ты же знаешь, он безумно любит бабушку. Он всегда считал эти ее фокусы просто милым дурачеством, – голографическая фигура тяжело вздохнула.
– То есть, симптомы были неагрессивными? – уточнила Мари. – Она видела то, чего нет, ну или, может, помнила вещи, которых не происходило?
– Было и то и другое. Но она всегда могла отличить реальность от своих фантазий. Может ли сейчас, не знаю. Мы давно у них не были, а по звонкам толком ничего не понять.
– Ясно, – девушка задумчиво закивала.
– Сомневаюсь, что ты сведешь кого-нибудь с ума своей игрой, – улыбнулась мать.
– Надеюсь. Ладно, мне пора, – начала прощаться дочь. – Мы с Сашей договаривались выйти проветриться. Можем созвониться с выходные вместе с папой, если хотите.
– Договорились! Будем ждать конца недели!
– У вас там жарко? – напоследок спросила Мари.
– Мы не выходим на улицу, здесь давно никто не выходит. Так что, кто его знает, – пожала плечами мать. – Сейчас, наверное, градусов пятьдесят.
– Ночью не холодает совсем?
– Здесь все не так плохо с атмосферой, так что охлаждаться мы не успеваем.
– А у нас уже, наверное, похолодало, – она бросила взгляд за окно, где сверкал неоном старый город.
– Тогда одевайся теплее, – напутствовала ее женщина. – Хорошего тебе вечера, дорогая, – помахала она дочери.
– Обнимаю вас, пока! – Мари подняла ладонь в ответ, и голограмма погасла.
Вечер ноября обжег ее своим ледяным дыханием. На контрасте с горячим полуднем после захода солнца город остывал до обычных для этой местности и времени года значений. Холодный северный ветер выдувал все тепло из переулков и впитывал жар раскаленных высоток.
Мари закуталась в блестящий термоплащ и шла мимо сиявших витрин, утопив уши в высокий воротник. Бар «Дейли» находился в нескольких улицах от ее дома, но чтобы дойти до него морозным вечером поздней осени, нужно было одеться в несколько слоев утепленной материи. Узкие улицы старого города позволяли на мгновенье забыть о бешеном ритме жизни и погрузиться в прошлое. Мощеные тротуары и маленькие церкви, отреставрированные в начале прошлого века, закрыли в качестве музея, запретив строить там небоскребы. Но восточные мотивы все равно захватили центр – на белокаменных соборах сияли неоном вывески новых религиозных течений, а старые мосты светились гирляндами голографических реклам. Она свернула к аптеке, в которой теперь продавались антикварные настойки, и вышла к крутой лестнице, устремленной к нижнему ярусу города. Там в эклектичном беспорядке ютились законсервированные деревянные дома, осколки позапрошлого столетия, новомодные кибербутики, китайские бистро и немногочисленные алкогольные бары. Она остановилась возле ярко-зеленой вывески «Дейли» и пробралась через разноцветный дым курившей электронные трубки молодежи.
