– Свои! – Александр жестом остановил человека с ружьём, и тот, словно привидение, вновь растворился в жёлто-зелёном кустарнике. – Это мой лучший снайпер, зверобой по прозвищу Чингачгук, в бою для краткости просто Чин. Бойцы здесь неподалёку остатками пищи кабанов прикармливают… Видимо, на охоту пошёл. Без добычи он редко возвращается.
– Когда охотника на джихадистов зовут зверобоем – логика совершенно понятна, ну а Чингачгук-то тут при чём? – поинтересовался Максим, пропуская информацию об охоте мимо ушей.
– Всё просто: морзверобой – это его гражданская специальность, а зверобоем широкого профиля, как вы правильно подметили, он стал именно здесь… По национальности Чин – эскимос, так чем не индеец? В придачу к этому, невозмутим, как его киношный прототип, да и стреляет без промаха.
– А имя-то своё, настоящее, у этого индейца имеется?
– Как же без имени-то? Конечно имеется. С происхождением его имени связана весьма занятная история, и тот, кто хоть раз эту историю выслушает, запомнит его имя навсегда, – говоря это, ротный расплылся в улыбке. – В своё время бабка Чина, одна из главных шаманов Чукотки, для того, чтобы мальчик вырос сильным и неутомимым, стойким до несгибаемости, нарекла младенца редким именем, обладающим глубоким сакральным смыслом – Выргыргелеле. Благодаря её пожеланиям он и стал именно таким, только вот русскую трактовку своего имени – Гремящий член – раскрывает далеко не каждому.
– Доводилось мне по жизни пересекаться с шаманами. Люди они особенные, нестандартные, со своеобразным мышлением… А родом-то он откуда?
– Я же сказал – с Чукотки, – недоуменно взглянул на инструктора ротный. – Пора возвращаться на базу, в горах темнеет быстро.
– Чукотка большая, – задумавшись о чём-то своём, тихо произнёс Максим, пристраиваясь вслед двинувшемуся в сторону лагеря Александру.
Вечером следующего дня Максиму удалось познакомиться с Чингачгуком поближе. Зверобой в одиночестве сидел у догорающего костра, уперев задумчивый взгляд в загадочно мерцающие угольки.
– Чин, а твою бабку, случайно, не Ататугой величали?
Вопрос незаметно подошедшего инструктора прозвучал весьма неожиданно, напрочь разрушив хрупкую магию созерцательного процесса эскимоса. Он резко повернулся на незнакомый голос и удивлённо глянул на Кольченко.
– Ататугой… Десять лет прошло уже, как она умерла. А вы откуда узнали её имя?
В широко расставленных карих глазах зверобоя отражались танцующие язычки пламени. Максим снял с головы кепку.
– Доброго пути ей в загробном мире… Ататуга была хорошим человеком и очень сильным шаманом. Однажды на моих глазах она на полчаса приостановила разбушевавшуюся пургу, чтобы я со своим другом смог добраться до гарнизона, – Максим ненадолго умолк, глядя на затухающее кострище и шевеля веточкой рдеющие угольки. – Когда-то, давным-давно, в самом начале девяностых, я служил в бухте Провидения. Мне доводилось бывать у вас в Чаплино. Надо же, как тесен мир… Я и с мамой твоей, Инирой, знаком. Она была единственной дочерью Ататуги. Отучившись пять лет в Ленинграде, она тогда только-только вернулась в Чаплино. Красивая озорная девчонка…
На какое-то время голос инструктора смолк, и было отчётливо слышно, как в угасающем пламени костра, сгорая, потрескивает брошенная веточка. Затянувшееся молчание первым нарушил зверобой.
– Вы тогда и отца моего хорошо должны были знать. Он ведь служил вместе с вами?
