И он тоже на Ромео был не похож. Никаких тебе смоляных итальянских кудрей, ни горящего взора, ни пылкого темперамента. Обычный на первый взгляд мальчуган. Белобрысый, худой и длинный, и голову держал заносчиво, как и следовало новичку. Мало ли, как в новой школе встретят.
А класс у них спокойный был, девчачий в основном. Каждый мальчик – на особом счету. Как новенького могли встретить? Конечно, хорошо встретили, с доброжелательным кокетливым любопытством. Томка на правах первой красавицы сама подошла, спросила вполне дружелюбно:
– Тебя как зовут, новенький?
– Антон.
– Ага. А чего такой скромный?
– Почему скромный? Нормальный я.
– Ну да… Я подошла, а ты глаза опустил и покраснел.
– Да ладно… Тебе показалось.
– Хорошо, пусть показалось. А чего не спрашиваешь, как меня зовут? Это даже неприлично, знаешь ли. Обидно. Девушка сама к тебе подошла, познакомиться хочет, а ты даже имени у нее не спросил.
– И как тебя зовут, обидчивая девушка?
– Тамарой меня зовут. А с кем ты хочешь сеть рядом? Уже присмотрел кого?
– Да мне все равно как-то.
– Ну если все равно… Тогда можешь сесть за одну парту с Никой, моей подругой. Считай, повезло тебе! И не смотри, что она рыжая, – это нормально, рыжий цвет волос на сегодняшний день в моду вошел. Некоторые специально красятся, а у Ники он свой, природный. И вообще, она у нас отличница, к тому же не вредная, всегда списывать дает.
– А чего сама с подругой за одну парту не садишься, если она такая рыжая и вся из себя распрекрасная?
– Да я бы с радостью, только мой парень обидится. Его Лёва зовут. Он тоже умный, умнее Ники в сто раз, так что я не внакладе, сам понимаешь.
– Чего ж не понять? Понимаю, конечно.
– А девушка-то у тебя есть, новенький? Или свободен пока?
– А зачем тебе это знать? У тебя ж умный Лёва есть.
– Ладно, не ревнуй. Поглядим потом, кто умнее. После школы все вместе гулять пойдем – я, Лёва, ты и Ника. Расскажешь, кто ты есть да откуда, каким ветром тебя занесло. Давай, садись к Нике… Слышишь, звонок прозвенел?
Томка игриво подтолкнула новенького, и он уселся рядом с Никой нехотя, по-прежнему сохраняя на лице выражение заносчивости: мол, не подумай чего, рыжая, не особо и хотелось рядом с тобой за одну парту садиться, так уж вышло.
Она и не думала. Она вообще ни о чем думать не могла. Сидела, опустив голову, и слушала, как стучит перепуганное сердце. Уговаривала себя не умирать.
Наверное, Джульетте в этом смысле жилось легче. Джульетта не была рыжей. А кирпичный румянец на фоне рыжих волос – это же катастрофа! Он из обычной девчонки в один миг может страшилище сотворить. Вот сейчас новенький повернет голову, приглядится… Да, это будет катастрофа. Конец жизни. И Томка тоже хороша, подруга, называется! Хотя она как лучше хотела, это понятно.
Где-то там, за пределами катастрофы, высокими нервными нотками звенел голос исторички Елены Александровны, по совместительству классной руководительницы. Из-за этого голоса историчка и получила свое законное прозвище – Истеричка. В самом деле, чего уж так нервничать-то? Как говорила Томка: никто в педагогический после школы не гнал, могла бы в другой какой институт податься, более приличный. Глядишь, и замуж бы выскочила.
У Томки, кстати, все разговоры были только об этом. Томка искренне полагала, что без удачного замужества женщины как таковой вообще не существует. Потому что настоящая женщина в принципе не должна заниматься всякой ерундой, то бишь суетиться с получением образования и добычей хлеба насущного, а должна быть при муже, при доме и при готовом мужнином богатстве, и хоть умри, но этими тремя составляющими себя обеспечь смолоду, а то потом поздно будет. Ника была с ней в корне не согласна, но помалкивала, потому что спорить с Томкой было себе дороже.
