Когда прозвенел звонок, новенький повернулся к ней, спросил озабоченно:
– Я не понял… С тобой все в порядке? Может, не хочешь, чтобы я с тобой рядом сидел?
– Нет, почему… Сиди… – прошелестела она едва слышно, трогая себя за щеки.
– Я думал, злишься.
– С чего ты взял?
– Ну такая красная вся… Может, у тебя аллергия на первое сентября?
Ника рассмеялась в ответ, и стало легче. И Антон снисходительно улыбнулся, сняв с лица маску заносчивости.
– А эта училка всегда таким пыточным голосом разговаривает, да? – кивнул он в сторону Елены Александровны, вышагивающей к двери с классным журналом под мышкой.
– Всегда. Поэтому мы ее Истеричкой зовем.
– Хм… Историчка по прозвищу Истеричка. Здорово. А кто придумал?
– Лёва придумал. У него мать отделением в психиатрической клинике заведует. Говорит, как-то само собой такое прозвище навеяло.
– Смешно…
– Ага.
– А у тебя красивое имя – Ника. И веснушки классные. И волосы. Зря ты стесняешься, что они такие рыжие. Ведь стесняешься?
– Да, есть немного.
– Зря! У меня мать парикмахером всю жизнь работает и говорит, что рыжий цвет волос – это подарок. А у тебя они еще и вьются мелким бесом… Классно со стороны смотрится. Правда. Они сами вьются или ты их накручиваешь?
– Сами.
– Ну вот, видишь! Наоборот, гордиться надо, а ты стесняешься. Я думаю, это твоя подруга внушила тебе такой комплекс, чтобы ты ей конкуренцию не составляла.
– Томка? Да ну… Томка не такая. Она добрая вообще-то.
– Не знаю, может, и добрая. А только законы психологии одинаковы для всех – и для добрых, и для злых. Она тебе завидует и внушает мысль, чтобы ты свое место знала и не высовывалась.
– Психологией увлекаешься, да?
– Нет, что ты. Просто у меня глаз на ситуацию свежий. Пойдем после школы гулять? Город мне покажешь.
– Так мы и хотели после школы… Все вместе… И Томка с Лёвой тоже пойдут.
– Нет, лучше вдвоем. Я не люблю компаний, внимание теряется. Как последний урок закончится, смываемся сразу после звонка, не оглядываясь. Ага?
– Ладно, договорились.
Томка потом обиделась, конечно. Хотя это было уже не важно. Потому что с того самого дня Никина жизнь раскололась на две части – основную и факультативную, и основная часть была посвящена Антону. Может, он и не стремился занять эту часть всецело и основательно, но как получилось, так получилось. Просыпалась – и все мысли были о нем. И перед зеркалом торчала ради него, пытаясь уложить волосы так, чтобы ему нравилось. Даже позавтракать не успевала. Какой завтрак, боже мой, это ведь несовместимо, где-то оскорбительно даже! Ее Антон у школы ждет, а она должна овсянку по тарелке размазывать! Мама сердилась и удивлялась, конечно. Хотя мама с ее сердитым удивлением тоже осталась в той, факультативной, жизни.
А ведь мама уже болела тогда. Худела, таяла, как свечка. Пыталась бороться с быстротекущей онкологией, в больнице лежала, но, видать, сил не хватило… И от родной дочери поддержки не было. Потому что не верила дочь, что с мамой может случиться что-то плохое, потому что на фоне влюбленности все плохое теряет смысл, его будто совсем нет. И быть не может. Не имеет оно права на существование. Если бы она тогда опомнилась, если бы ума хватило увидеть, приглядеться, что-то сообразить! Или мама сама бы сказала, вернула ее с небес на землю. Ведь не сказала. Пожалела. Поняла. Простила. Зачем дочке первую любовь омрачать? А может, это ее судьба? Мальчик вроде хороший. Вежливый такой. И на Нику смотрит влюбленными добрыми глазами.
